Магисса: «Тень тринадцати» - стр. 2
Над храмом, почти у вершины горы, располагалась просторная колокольня, увенчанная единственным, но очень увесистым колоколом. Его звон расходился далеко за пределы всех ближайших деревень, но звонил он очень редко и означало это одно. Скончался один из служителей храма и в пятидневный срок, к его подножию должен быть доставлен один из мальчиков в возрасте от 7 до 11 лет. Родитель, принесший в жертву свое чадо, получал щедрое вознаграждение в виде мешочка медяков, по сумме приравненный к пяти золотым, а ребенок исчезал в темном провале массивной двери храма и больше никто и ничего не знал о его судьбе.
Торвальд хорошо помнил, когда переступил порог храма и вошел в почти густую темноту. Перед ним тут же возник силуэт монаха со свечной лампой и молча пошел вперед. Торвальд оглянулся на закрывающуюся со скрипом дверь и побежал вслед за монахом. Они, казалось, бесконечно шли по темным коридорам храма, огибая какие-то залы и темные помещения, в воздухе чувствовался запах сырости и плесени, отчего Торвальд поежился, вспоминая свою теплую и солнечную избу. Но наконец то монах остановился и открыл дверь в какое-то помещение, жестом приглашая Торвальда войти. Мальчик несмело прошел вперед и дверь за ним тут же закрылась.
Торвальд огляделся, ничем не примечательная комната, наполненная свечами и странным горьковатым ароматом. Ничего необычного, не считая деревянной емкости наполненной водой, стоящей посередине. Он молча уставился на эту емкость. Никогда он не видел ничего подобного и даже не представлял для чего она нужна, пока из темного угла не вышел монах и резким рывком не закинул его в емкость. Следом монах начал сдирать с мальчишки его ветхую рубаху. Торвальд обезумел от ужаса. «Его хотят сварить, сварить и съесть как ту рыбу, что приносил отец для похлебки.» Он громко закричал и начал что есть силы вырываться из цепких рук монаха. Но его бунт был быстро сломлен таким увесистым подзатыльником, что у Торвальда посыпались искры из глаз и он обмяк, смиряясь с постигшей его судьбой. Его мучитель намазал его какой-то вонючей массой и начал крести тело жесткой тряпкой. Торвальд открыл глаза и увидел нож в руках монаха. «Ну вот и все,» пронеслось в его голове «Сейчас меня выпотрошат». Он закрыл глаза и приготовился умереть, но нож лишь коснулся его жестких волос и срезал их подчистую. Торвальд покорно замер, не понимая, что происходит. Монах долго тер его тело вонючей массой, которая превращалась в белоснежную пену, а затем поставил на ноги и окатил чистой водой. Торвальд растерянно посмотрел на монаха и тот вдруг улыбнулся, накинул на мальчишку кусок сухой ткани и кивнул на лавку:
– Одевайся. За тобой скоро придут.
Монах ушел, а Торвальд растерянно посмотрел на лавку, попутно ощупывая свою лысую голову. Чистая рубаха и сандалии с деревянной подошвой были аккуратно разложены. Он осторожно потрогал ткань рубахи. «Мягкая» пронеслось у него в голове, но сказать вслух он не осмелился. Тогда он быстро оделся и уселся на лавку в ожидании, когда за ним придут.
Ждать Торвальду пришлось не долго. Вскоре очередной монах появился в комнате и сопроводил мальчишку к отцу Тирису. Этот монах отличался от тех, кого до этого видел Торвальд. Стены его кельи были увешаны тканями с рисунками и росписями, который показались ему настоящей роскошью. Большое кресло, в котором он сидел было обтянуто мехом, а свечи горели во всех четырех углах, разгоняя мрак почти до дневного света. Рубаха на нем тоже не была похожа на другие. Ее отличали красный, расшитый золотыми нитями воротник и такого же окраса широкий пояс. Отец Тирис был очень стар. Его лицо бороздили глубокие морщины, а белоснежная борода больше походила на тонкую легкую дымку.