Мачеха - стр. 8
Явление восьмое
Фердинанд и Рамель, потом Феликс.
Рамель. Какими судьбами, Маркандаль…
Фердинанд. Тс!.. Никогда не произноси здесь этого имени. Если генерал узнает, что я – Маркандаль, что это моя фамилия, – он пристрелит меня, как бешеную собаку.
Рамель. Да почему же?
Фердинанд. Потому что я сын генерала Маркандаля.
Рамель. Которому Бурбоны отчасти обязаны тем, что им пришлось совершить вторичное путешествие[5].
Фердинанд. В глазах генерала Граншана покинуть Наполеона и служить Бурбонам – значит изменить Франции. Увы, мой отец подтвердил, сколь правильно это мнение, ибо умер от горя. Итак, помни, меня здесь зовут Фердинанд Шарни, по фамилии моей матери.
Рамель. А что ты тут делаешь?
Фердинанд. Я на фабрике и директор и кассир; словом, как мэтр Жак[6], – на все руки мастак.
Рамель. Да что ты? Что же тебя заставило?..
Фердинанд. Многое. Отец все промотал, даже состояние моей бедной матери; она живет теперь на вдовью пенсию в Бретани.
Рамель. Как! Неужели твой отец, командир королевской гвардии, занимавший такое блестящее положение, умер, ничего тебе не оставив, не оставив даже покровителей?
Фердинанд. Если человек предает своих единомышленников, меняет убеждения, – значит, у него к тому имеются особые основания…
Рамель. Хорошо, хорошо, довольно об этом.
Фердинанд. Мой отец сам был игроком… Вот почему он так снисходительно относился ко всем моим сумасбродствам… Ну, а тебя-то что сюда привело?
Рамель. Две недели тому назад я был назначен прокурором окружного суда в Лувье.
Фердинанд. Мне называли… да, помнится, я сам читал другую фамилию.
Рамель. Де ла Грандьер?
Фердинанд. Вот, вот!
Рамель. Чтобы иметь возможность жениться на мадемуазель де Будвиль, я испросил разрешения присвоить, как и ты, фамилию моей матери. Семейство Будвилей покровительствует мне, и через год я, несомненно, буду назначен товарищем главного прокурора в Руан… А это уже ступень к Парижу…
Фердинанд. А зачем ты явился сюда, в нашу мирную обитель?
Рамель. Наблюдать за следствием по делу об отравлении. Начало удачное!
Входит Феликс.
Феликс. Сударь! Барыня беспокоится.
Фердинанд. Скажи, что я занят.
Феликс уходит.
Дорогой Эжен, в случае, если генерал… А он, как все старые вояки не у дел, очень любопытен… Так вот, если он спросит, где мы с тобою встретились, – не забудь сказать, что на главной аллее. Это для меня очень важно. Вернемся, однако, к делу. Значит, ты приехал сюда из-за жены нашего старшего мастера, Шампаня? Но ведь он невинен, как младенец.
Рамель. Ты веришь этому? А мы, судейские, за то и получаем жалованье, чтобы не верить. Я вижу, ты все тот же, ничуть не переменился за годы нашей разлуки, – все такой же благородный, восторженный юноша, словом – поэт. Поэт, который вкладывает поэзию в жизнь, вместо того чтобы выкладывать ее на бумагу… который верит в добро, в красоту. Ну, а царица твоих грез, твоя Гертруда, – что с нею сталось?
Фердинанд. Тс! Нет, не министр юстиции, а само небо послало тебя в Лувье, – ибо я поистине в ужасном положении, и сейчас мне особенно нужен друг. Слушай, Эжен, поди сюда. Я обращаюсь к тебе как к школьному товарищу, как к наперснику юности; надеюсь, для меня ты никогда не будешь прокурором? Из моих признаний ты поймешь, что должен хранить их свято в тайне, как духовник.