Люди возле лошадей - стр. 3

напряжение борьбы на беговом кругу. Всё же заведующий производственным отделом ипподрома, Горелов Константин Иванович, разрешил записывать меня на призы, для выполнения плана. Каждому рысаку полагалось пробежать на приз четыре раза в месяц. Меня сажали на «безногих», у них ноги, конечно, были, не было резвости в ногах. Выезжал я на круг, как полагалось, под номером, в цветах конюшни от конзавода Саратовской Области – камзол синий, рукава и картуз черные. Горелов теплел ко мне, видя, что я безропотно глотаю пыль, приезжая «в спину», следом за мастерами. Публика оставалась мной недовольна. «Хватит темнить!» – подходя к финишу, слышал я крики с трибун. Думали, нарочно проигрываю, а с меня было довольно, что есть у меня свое место среди мастеров, с ними принимаю старт, на финише прихожу за флагом. Флага в мое время уже не ставили, но соблюдали допустимую меру отставания – сто пятьдесят метров.

«Вожжи в руках», – услышал я от первого моего наставника, саратовца Козлова Сергея Васильевича, наездника заводского (слово завод означает разведение лошадей). Добивался я у Сергея Васильевича, почему у меня лошадь идет боком, а у него – на чистом ходу.

Совершенствовался на ЦМИ (Центральном Московском ипподроме) у Грошева Григория Дмириевича. После езды и уборки столичный мастер из мастеров читал мне лекции, однако усвоить услышанное у меня не хватало рук. Браться за вожжи, брался, но о чем слышал в теории, на практике не претворялось. Старался перенять красочность конюшенной речи. Спрашиваю, чем прибывшие с конзаводов двухлетки отличаются от уже взятых в езду рысаков. «Зверем пахнут», – говорит Грошев. Так, касательно всякого конского волоска, изъяснялся наездник. Между собой конники говорили грубовато, но едва заходила речь о лошадях, выражались картинно, что называется, по охоте, как и подобает этому живописному делу. Владение хлыстом, посыл, сборка, понимание пэйса, величие былых мастеров – все это сверкало в их устах и у меня перед глазами, однако вставала грань, за которой объяснения бессильны: «Вожжи в руках!» У меня рук не оказалось, моя роль в конном мире ограничилась языком. Когда приезжали зарубежные заправилы бегов или скачек, я их сопровождал по ипподромам и конным заводам нашей страны.

Посетил страну англичанин Форбс, ветврач королевский. Побывали с ним в Кремле. У гробниц Архангельского собора, рассматривая усыпальницы российских властителей, англичанин говорит пораженный последовательностью: «У вас же опять должен быть царь». Возражаю: «У нас революция была!» Он: «Была и у нас, а совершилась реставрация». В ответ цитирую Ленина: «Мы идем другим путем».

Тогда же американец Сайрус Итон, железнодорожный магнат, протянул нам руку дружбы, ему присудили Ленинскую премию мира и вдобавок подарили тройку. За океан доставил тройку Фомин, прославленный кучер. Лошади у него плясали, как у Ивана-дурака из пушкинской сказки, в его руках тройка произвела в Америке фурор. Но через год коренник по кличке «Водопад» стал на правую переднюю жаловаться, захромал, и решили отправить ленинскому лауреату ещё одну тройку. Фомин в то время лечил ушибленное колено, сопровождать вторую тройку выпало нам с Шашириным, лошадиным доктором. Мне доверили сесть на козлы в качестве кучера. «Кому вожжи вручаете? Он же без рук!» – говорили Горелову. К. И. отвечал: «Зато не нужен переводчик, ведь попадаются не имеющие понятия, каким концом лошадь тянется к овсу, с какого калится».