Люди в погонах - стр. 8
Привыкший к семье, к шуму детей, Мельников никак не мог свыкнуться с угнетающей тишиной, которая царила теперь в доме. По вечерам он садился за стол, придвигал к себе три самодельные, сшитые из плотной линованной бумаги с толстыми зелеными обложками тетради. На каждой обложке выделялся белый квадратик приклеенной бумаги и четкая надпись: «Записки командира батальона». Первая и вторая тетради были уже исписаны полностью, а третья только начата.
Медленно перелистывая страницы, подполковник внимательно вчитывался в каждую строчку, вносил поправки, вписывал новые формулировки, подкреплял их фактами. Каждую боевую ситуацию непременно заново разыгрывал на карте или просто на листе бумаги.
Но даже в эти минуты в голову настойчиво лезли воспоминания.
Оторвавшись от рукописи, Мельников начинал ходить по комнате. Вот и сейчас, взглянув на мраморный чернильный прибор со статуэткой, изображающей одетого в медвежью шубу охотника, он живо представил первую поездку Наташи к больному.
Это было в ту зиму, когда она только начала работать в больнице. Как-то вечером прибежала домой взволнованная, раскрасневшаяся. Задыхаясь, сообщила:
– Сережа, не жди меня, ужинай, корми детей. Срочно еду в дальнее селение к эвенкам.
Сергей схватил ее за руку:
– Ты с ума сошла. Ведь ночь. Буран начинается.
Он подошел к окну, посмотрел на улицу. В лежавшем на сугробе квадрате света вихрился легкий снежок.
– Не смотри, – сказала Наташа, – и, пожалуйста, не пугай. Нужно ехать, ты понимаешь, нужно. Человек умирает.
Сергей молча стал помогать ей собираться.
У крыльца стояли длинные нарты. Возле них суетился рослый эвенк в лохматой шубе. Мельников сказал ему серьезно:
– Смотрите, чтобы жену мне в целости доставить.
– Зачем терять, доктора терять не надо, – торопливо заговорил эвенк, лицо которого пряталось в косматой шапке. – Беречь будем, сильно беречь, как мой глаз.
Наташа уселась в нарты. Эвенк устроился впереди, гикнул на лохматых собак, и легкий возок мгновенно скрылся в темноте.
Утром Наташа вернулась усталая, но радостная. Глаза ее блестели. Потирая покрасневшие от мороза щеки, она торопливо рассказывала:
– Ты знаешь, Сережа, чудесный мальчик. Глазки черные-черные, как два жучка. Брови – сплошная линия, будто кистью кто провел. И представь, осложненная форма дифтерии: сильная опухоль желез. Еще бы час-полтора – и все кончено. Прямо из лап смерти вырвала.
А через месяц у крыльца снова остановились нарты. Хозяин их размашисто зашел в дом и положил на пол шкуру большого медведя.
– Зачем это? – запротестовала Наташа. – Ни в коем случае.
Но эвенк и слушать не хотел, стоял на своем:
– Я дарю. Мальчик тоже дарит. Возьми, хороший доктор.
Он поклонился и долго тряс Наташину руку.
Вспоминая это, Мельников открыл окно и долго сидел, подставив лицо свежему ветру. Потом снова склонился над тетрадями: «В бою может возникнуть необходимость рассредоточения войск на мелкие группы. Для этого следует…»
Он подумал, зачеркнул последние три слова и сделал на полях новые пометки.
Как-то в начале сентября к Мельникову на службу зашел невысокий худощавый майор и сказал:
– Приехал по вашему делу.
Майор был работником отдела кадров. Он прошел к столу и, надеясь доставить подполковнику большую радость, сообщил с ноткой торжественности: