Люди в голом - стр. 2

Меня вызвали одним из первых.

Я сел за парту, взял книжку и стал быстро читать сбивающимся от волнения голосом.

– Не части! – перебила меня в какой-то момент Валентина Степановна. – Читай с чувством, с толком, с расстановкой!

– Чего? – не понял я.

– Чего-чего, – передразнила она. – Не “чего”, а “что”! Читай давай! Время-то идет!

Я читал до тех пор, пока Галина Павловна не сказала “стоп”.

– Теперь надо выяснить, – повернулась она к Валентине Степановне, – понял ли он, – тут она кивнула в мою сторону, – что прочел. – Вот… – она ткнула пальцем в книгу, – что это значит?

– Что? – испугался я.

– Вслух прочти! Горе луковое! – вмешалась Валентина Степановна.

– Царская Россия, – начал читать я, – была тюрьмой народов. Царь и помещики держали народы в невежестве и покорности.

– Стоп! – скомандовала Валентина Степановна. – Как ты это понял?

Я молчал.

– Как понял, я тебя спрашиваю?! – повысила она голос.

Я в страхе покосился на массивное обручальное кольцо у нее на пальце.

– Ну, царские помещики… того… всех обижали… особенно бедных, рабочих и кресть…

– При чем тут бедные?

Я замолчал.

– Аствацатуров! Объясни нам, что значит слово “невежество”!

Я молчал.

– Невежество – это ты! – выдохнула, наконец, Валентина Петровна. Прическа “тюльпан” в стиле 50-х, напоминавшая огромный кукиш, яростно закачалась у нее на голове. – Позор какой! Выйди и позови… кто там по списку… Настю Батурину.

Потом выяснилось, что я успел прочитать шестьдесят три слова.

Я забыл рассказать, что до меня такой же процедуре подвергли Витю Андреева. Бедный Витя за минуту сумел одолеть только четыре слова.

– Хулиганство! – кричала на него завуч. Нас всех уже закончили экзаменовать и запустили в класс, чтобы объявить результаты. – Лодырь! Немедленно родителей ко мне! Чтоб завтра же!

Валентина Степановна, стоя рядом с Галиной Павловной, буравила Витю взглядом, словно хотела его насквозь проткнуть.

После этого случая Витю окончательно записали в “отпетые”. Что бы Витя ни делал – его всегда ругали.

Прошел год. Витя по-прежнему отставал.

Однажды на уроке математики он вдруг расплакался.

– В чем дело? – ледяным тоном спросила Валентина Петровна.

Оказалось, что Витя описался.

Об этом доверительным шепотом Валентине Петровне сообщила Оля Семичастных, отличница. Ее посадили рядом с Витей, чтобы она его “подтягивала” как отстающего.

Витя описался. Он тянул руку, чтобы попроситься выйти, тянул, тянул изо всех сил, но Валентина Степановна его не заметила.

И Витя описался.

Помню, как он стоял у доски слева от стола Валентины Петровны и плакал, растирая слезы по щекам.

А Валентина Степановна, красная от возмущения, кричала:

– И не жалоби меня! Сам виноват! Если б это произошло с хорошим учеником, я бы еще поняла и простила! Но это сделал ты, лодырь и двоечник! Иди с глаз моих!

Витя, рыдая, поплелся к двери.

Мы все смотрели на него с презрением и жалостью.

Когда я пришел домой, то первым делом рассказал папе, что Витя Андреев описался.

– Да? Вот как? – рассеянно ответил папа. Он читал газету, и ему явно не хотелось на меня отвлекаться. – А ваша эта, как ее, Валентина Степановна… что она?

– Очень сердилась. Сказала, что если б это произошло с хорошим учеником, то она бы его простила.

Папа вытаращил глаза. И помотал головой в недоумении.

– То есть как? Так и сказала?