Люди одной крови - стр. 11
– Рядовая Наливайко! – И неуверенно добавила: – Наталья.
– Рядовая? – насмешливо протянул Поляков. – Откуда ж ты взялась, рядовая?
Девушка кивнула куда-то в тыл.
– Да из села вот, из Петровки. Я у них заночевать попросилась, а тут бой. Вот я и прибежала помочь.
Поляков усмехнулся.
– Вишь ты – прибежала помочь. – Посерьёзнел. – Ну, по правде говоря, помогла. Крепко помогла. За это спасибо.
– Служу трудовому народу! – вырвалось у Натальи.
Поляков пропустил это мимо ушей. Продолжил своё.
– Так, где ты с пулемётом так лихо управляться научилась?
– Я, товарищ старший лейтенант, на заставе родилась и выросла. Так что изо всех видов оружия…
– На заставе… И что там, на заставе?
– На заставе папка мой был старшиной. Там и росла. А в июне на побывку приехала. Батя чувствовал: вот-вот война начнётся. И отправил нас с мамой к бабушке в Крым. Война началась на второй день после нашего отъезда. Далеко не уехали – попали под бомбёжку, мама погибла. Что с папой – не знаю. Одна решила в Крым добираться. Вот до Петровки добралась. Дальше вы знаете.
– Да, история. Что же мне с тобой делать?
– Ничего не делать. Обмундировать. Я ж говорю – рядовая.
– Рядовая… – Протянул задумчиво Поляков. – А где Любавин?
– Задело его, товарищ старший лейтенант. – Доложил подоспевший командир роты.
– Сильно задело? – встревожился Поляков. Он сразу забыл о девушке.
– Да не очень. Руку. Кажись, сквозное. И бок слегка царапнуло. Только крови много потерял – еле уговорили на НП перейти. Перевязали кое-как. Санинструктора убили. Нету у нас больше медиков. Толком перевязку сделать никто не может.
– Я могу.
Это из угла, от пулемёта.
Поляков резко обернулся. Наталья. Конечно, она. Он покрутил головой.
– И из пулемёта ты можешь. И перевязать ты можешь. Тоже на заставе научилась?
– Никак нет. Три курса мединститута.
Жорка вскинул брови.
– Три курса? Когда ж ты успела? Тебе сколько лет? Наталья пожала плечами.
– Двадцать.
– Двадцать? – удивился Поляков. – Я б тебе и семнадцати не дал.
Наталья кивнула на поле боя, в сторону фрицев.
– В семнадцать я бы так не сработала.
– Да уж. А что ты так долго не стреляла? Нервы мне все извела. Я решил было: всё, придётся в рукопашную идти.
Вмешался Щеглов.
– Я кричу ей: давай, давай! А она молчит, только стволом влево, вправо водит. У ней нервов совсем нет.
– У неё, – снова автоматом поправил Поляков.
– Ну, у неё, – исправился Щеглов. – А потом как начала шарашить! Я вообще обалдел!
– Ладно. – И к Наталье: – Так что ж ты так долго не стреляла? Кино насмотрелась?
Та кивнула. Поляков почесал затылок.
– Ну, ну. Может, и правильно. Шуганула ты их здорово. Запомнят. А теперь давай-ка, Анка-манка, к раненым. Зачисляю тебя в батальон санинструктором. Но при случае про пулемёт тоже не забывай. Пулемётчики у нас нынче на вес золота. – Окликнул старшину. – Петрович!
Молчание. Жора окликнул громче.
– Старшина Серобаба!
Потом как на плацу – во весь голос:
– Старшина Серобаба!
Откуда-то из-за спин бойцов и командиров послышалось:
– Да тут я, тут. Иду.
Петрович протискивался в узкой траншее к командиру. Оттёр плечом ротного, молча встал перед Поляковым. Тот так зыркнул на него, что старшина быстренько застегнул воротник гимнастёрки, надел заткнутую за ремень вконец измятую фуражку и, приложив к ней руку, доложил: