Любви все звания покорны. Военно-полевые романы - стр. 29
И действительно, учился он весьма старательно. Живо интересовался топографией, инженерным делом, тактикой и историей. Отличался сообразительностью и меткими суждениями. Бывало и дерзил военспецам. Так однажды на лекции по стратегии, которую читал знаменитый А. А. Свечин, он назвал римлян слепыми котятами.
– Вероятно, товарищ Чапаев, если бы римской конницей командовали вы, то предмет сегодняшней лекции назывался бы «Разгром Ганнибалла римлянами», – съязвил военспец.
– Мы уже доказали таким, как вы, генералам, как надо воевать! – не смог промолчать Василий Иванович. Через два месяца он все же добивается приема у Надежды Константиновны Крупской с просьбой откомандировать его на фронт. Та рассказывает об этом Ленину и тот дает добро. «Таким, как Чапаев, сейчас место на фронте, а не в академии», – будто бы сказал Владимир Ильич.
После ухода из академии Чапаев назначен на должность комиссара внутренних дел Николаевского уезда. Но эта работа не для него. Ему нужна только боевая, только на фронте. В мае 1919-го ему дают такую возможность, назначив командиром Особой Александрово-Гайской бригады, а в июне – начальником 25-й стрелковой дивизии, принимавшей участие в Бугульминской и Белебеевской операциях против армии Колчака.
Будучи начальником дивизии, Чапаев вновь продолжал заботиться о детях своих и приемных. По возможности навещал их и привозил подарки. Они всегда находились под его опекой и под неусыпным оком.
Новый комиссар дивизии, о котором речь впереди, Д. Фурманов запишет по этому поводу в своем дневнике: «По пути мы заезжали к нему в семью, которая живет в деревне Вязовка, Пугачевского уезда, верстах в пятидесяти от Пугачева. У него там старик со старухой, трое ребят (два мальчугана и девчурка) и еще женщина-вдова со своими двумя ребятами. Там у него полное хозяйство, есть живность, есть и пашня».
Казалось бы, все замечательно, все хорошо. Но так в жизни, увы, не бывает.
«Став комдивом, – пишет Ирина Лыкова в статье о Чапаеве, – Василий Иванович поселил жену и пятерых детей (троих своих, двоих приемных) в деревне Клинцовке, при артскладе дивизии. Раз в три-четыре недели приезжал к ним на побывку с фронта, словно с плотницкой шабашки. И каждый раз вперед себя посылал телеграмму начальнику артсклада – Георгию Живоложинову. Мол, предуведоми Пелагею, пусть пироги печет, избу моет, детей причесывает. А однажды телеграф засбоил, и Чапаев нагрянул домой сюрпризом. Дверь в спальню оказалась запертой. Василий Иванович подергал-подергал, позвал: «Поля, это я!»… Он даже не успел ничего понять, как из-за двери начали стрелять. Оказалось – Живоложинов, давно уже тайно хаживавший к чапаевской жене. Василий Иванович плюнул да уехал. А Живоложинов с перепугу сбежал из дивизии в банду Серова. С тех пор Чапаев словно искал смерти. Ездил без охраны, гулял во весь рост по окопам, а главное, стал дерзок с начальством».
Такая вот драма, но не вся. Потому что Чапаев тогда не плюнул, дав возможность своему пулеметчику Михаилу Живаеву выбить окно и открыть огонь из пулемета поверх кровати с любовниками. Говорят, Пелагея тогда сразу же прикрылась младшим сыном Чапаева. А когда Василий Иванович уехал, на следующий же день, как ни в чем не бывало, взяла его младшего сына, Аркадия, и поехала к нему мириться. Но сына к отцу пропустили, а неверную жену – нет. Возникла женская обида, переросшая в месть. Месть по-бабьи.