Любовные страсти старого Петербурга. Скандальные романы, сердечные драмы, тайные венчания и роковые вдовы - стр. 43

Осуждению общественным мнением «азартных дам» не было предела. «Конечно, увлечение женщин азартными играми – в высшей степени безнравственное явление, – заявляла председательница Общества охранения прав женщин. – Азарт хуже пьянства. Женщину, увлекшуюся картами, как ни уговаривай, все равно она будет продолжать играть и поставит на карту даже свою честь».

Сразу же вставал вечный русский вопрос: кто виноват? «Виновниками того, что женщины увлекаются картами, – говорила писательница Чебышева-Дмитриева, – я считаю мужчин». Правда, дать ответ на вопрос «что делать», оказалось гораздо трудней.

Начало ХХ в. ознаменовалось борьбой за женское равноправие, причем во всех сферах общественной жизни. В ту пору дам, боровшихся за политическое равноправие, называли «суфражистками» – это движение было особенно развито в Англии и в Америке. Дамы боролись за экономическое, социальное и политическое равноправие, за право избирать и занимать руководящие посты, равные производственные права.

Первый женский день в Петербурге в печати тоже называли «праздником русских суфражисток». Устроили его в большом зале Калашниковской хлебной биржи на Полтавской улице. «Как и за границей, день у нас был устроен главным образом представителями рабочих организаций, – сообщал репортер. – Никаких выступлений на улицах в пользу расширения женских прав, конечно, и не предполагалось».

Наплыв публики на праздник оказался настолько значительным, что из-за недостатка места полиции пришлось прекратить доступ в зал всем желающим. Зал едва вместил полторы тысячи человек, из которых женщин было не более четырехсот, и в основном это были представительницы рабочих слоев Петербурга, а лиц из интеллигентного общества почти не наблюдалось. Администрация потребовала выбрать на собрании представителя, который бы отвечал за порядок и громко, во всеуслышание, объявлял фамилии выступавших.

Полиция строго следила за поведением собравшейся публики и тоном выступлений, но поначалу не вмешивалась. Ораторши с воодушевлением говорили о нелегком женском фабричном труде, об охране материнства, о вреде проституции. Одна из выступавших дам сказала: «Если французский президент – первый между равными, то русская женщина – последняя между бесправными».

Но когда госпожа Кувшинская, «суфражистка английской школы», не ограничившись только женским вопросом, стала говорить по поводу крестьянской общины, заявив: «Столыпин был врагом русской женщины!», полицейский офицер остановил ее. Публика заволновалась, остальные выступавшие дамы вынуждены были сбавить тон.

После того как огласили заявление, единодушно одобренное всей аудиторией, о необходимости предоставления политических и социальных прав женщине как матери и хозяйке дома, а также как «видной деятельнице в промышленности, торговле и земледелии», собрание объявили закрытым. На том и разошлись. Первый опыт «женского дня» оказался удачным.

Вопрос о женском равноправии не раз проникал даже в стены дореволюционной Государственной думы. Многие народные избранники, как правило, левых и либеральных взглядов, выступали горячими сторонниками «дамской эмансипации», называя «раскрепощение русской женщины» политическим требованием момента.

К примеру, на одном из февральских заседаний Государственной думы в 1911 г. депутат от фракции социал-демократов возмущался, что «правящая партия» октябристов завела в русском парламенте «крепостнический дух» в отношении стенографисток. Выражался он в том, что в свободное от работы время думским стенографисткам не разрешалось выходить в кулуары. Нарушение этого правила влекло денежный штраф. Во-вторых, им категорически запрещалось разговаривать с депутатами, в особенности с «левыми», – за это также им грозил штраф.