Любовные драмы русских писателей - стр. 13
Встретившись в Москве с братом Татьяны Алексеем, он попросил написать в Премухино, что навсегда останутся в его памяти дни, проведенные там, что он всех любит бесконечно.
А потом вдруг решил написать Татьяне сам. Письмо завершалось несколько загадочно…
«Я знаю, что вы не любите, когда вам говорят о вашем здоровье. Я хотел бы сказать одно. Вам должно бы знать, что ваша жизнь может приобрести и для других высокое и святое предназначение – да и кто знает, не случилось ли это уже?»
Что означают эти фразы? Уж не то ли, что вовсе не платоническим был Премухинский роман? Высокое и святое предназначение? Политика? Философия? А может быть, материнство?
А в следующем письме уже высказал желание встретиться, но тут же и огорчил Татьяну тем, что не с нею одной он мечтает о встрече: «Приезжайте в Москву, милые, милые мои сестры! Прошу помнить обо мне, и знайте (как Пушкин сказал), что
Ваша тихая пустыня,
Последний, грустный звук речей,
Одно сокровище, святыня,
Одна любовь души моей».
Татьяна была влюблена, а потому часто выдавала желаемое за действительное. Она стремилась не замечать обращение к сестрам, старалась обратить все на себя. Она не знала, как вести себя, она торопила события, не в силах сдерживать чувства, и решилась на объяснение: «…расскажите, кому хотите, – писала она, – что я люблю Вас, что я унизилась до того, что сама принесла к ногам Вашим мою непрошеную, мою ненужную любовь. И пусть забросают меня каменьями…»
Тургенев не ожидал такого поворота и написал: «Я никогда ни одной женщины не любил более Вас, хотя не люблю и Вас полной и прочной любовью».
Вскоре и сама Татьяна осознала, что Тургенев не любил ее и «все это было не более как фантазия разгоряченного воображения». И тем не менее Премухинский роман оставил заметный след в творчестве писателя.
Через три года после памятной поездки у Тургенева родился замысел рассказа «Переписка». Он начал работу над ним, но что что-то мешало, не давало развернуться, окунуться во всю глубину происшедшего.
Так и не получился рассказ с первого захода. Он отложил его и вернулся к работе над ним лишь спустя десять лет, причем снова, как и в повети «Первая любовь», не скрывал, кто является прототипами произведения, а в тексте использовал письма Татьяны Бакуниной к нему и свои письма к ней.
Марья Александровна в рассказе, несомненно, Татьяна Александровна. Тургенев прячет авторство – он ведет рассказ от первого лица, но о переписке повествует герой рассказа.
«Я бы мог вам рассказать кое-что о Марье Александровне, любезный читатель, но вы ее узнаете сами из ее писем». Явный намек на узнаваемость Татьяны Александровны. Далее как бы представление читателю героя…
«…Он находился тогда в Петербурге, внезапно уехал за границу, занемог и в Дрездене умер. Я решился напечатать его переписку с Марьей Александровной…»
Вот строки из писем от Алексея Петровича к Марье Александровне, использованных в рассказе: «…я не стану предлагать вам мою дружбу и т.д.; я вообще чуждаюсь торжественных речей и “задушевных” излияний. Начав писать это письмо, я просто следовал какому-то мгновенному влечению; если во мне таится другое чувство, пусть оно и останется пока под спудом…»
А вот следующее письмо из рассказа: «…В молодости меня занимало одно: мое милое я; я принимал свое добродушное самолюбие за стыдливость; я чуждался общества – и вот теперь я сам себе надоел страшно. Куда деться? Я никого не люблю; все мои сближения с другими людьми как-то натянуты и ложны; да и воспоминаний у меня нет, потому что во всей моей прошедшей жизни я ничего не нахожу, кроме собственной моей особы. Спасите меня; вам я не клялся восторженно в любви; вас я не оглушал потоком болтливых речей; я довольно холодно прошел мимо вас, и оттого именно решаюсь теперь прибегнуть к вам. (Я и прежде об этом подумывал, да вы тогда не были свободны…) Среди всех моих самодельных ощущений, радостей и страданий, единственно истинным чувством было то небольшое, но невольное влечение к вам, которое завяло тогда, как одинокий колос среди негодных трав… Дайте мне хоть раз посмотреть в лицо другое, в другую душу – мое собственное лицо мне опротивело; я похож на человека, который был бы осужден весь свой век жить в комнате с зеркальными стенами… Я не требую от вас никаких признаний – о, Боже, нет! Подарите меня безмолвным участием сестры или хоть простым любопытством читателя – я вас займу, право займу».