Любовники - стр. 12
Дышу громко и часто. Изо рта вырывается стон.
Игнат прекращает ласкать и разворачивает грудью к стенке.
— Ах, — только и успеваю сказать. Пожар внутри, тело пылает, а зубы стучат друг об друга.
— Расслабься, колечко. Прикрой глаза и…
Он входит резко и останавливается. Ждет.
Зажмуриваюсь. Господи, я же чувствую его всего, каждую клеточку, каждую венку. Он во мне так глубоко и это так прекрасно.
Рука скользит вдоль ягодиц и с силой сжимает. Подбрасывает на новый уровень. Рот приоткрыт, я дышу через рот. А воздух влажный и горячий, хоть и вода капала ледяная.
Толкается в меня уверенно и до упора. Медленно растягивает. И целует шею сзади, проходится вдоль позвонком.
Утопаю в этом движении. По венам уже не кровь, а чистый кайф. Такой вязкий, похожий на сироп или варенье. Скручивает в жгуты от наслаждения.
— Так нравится? — чуть убыстряется. Трахает с долей грубости.
Да, мать его, мне нравится.
— Отпусти. Себя!
Грудь сжимает, оттягивает соски. Пальцы смачивает слюной и снова возвращается к ним, обводит ореолу и слегка сжимает сам сосок. Простреливает тысячами тончайших игл.
Другую руку опускает вниз и касается клитора.
Просто не дает мне шанса.
— Игнат, — его имя сейчас самое родное и самое близкое. Пишется перьевой ручкой на сердце.
Спираль раскручивается с бешеной скоростью внутри.
Не выдерживаю. Стон раскалывает маленькое пространство вокруг нас.
Воздух трескается на множество осколков, они вонзаются в чувствительную и поврежденную кожу от поцелуев, следов щетины и отметин зубов.
Мой оргазм яркий. Я стараюсь запомнить каждую секунду. Игнат вонзается в мои губы и пьет наш поцелуй. Грубость, мягкость, страсть, похоть, сладость, бессилие - все сливается в одну точку - в слияние наших губ.
Какой-то утробный рык, мои стоны. Меня ведет от всего: от его запаха, вкуса. Касание кожи как печать, взгляд теплых шоколадных глаз выжигается на сетчатке.
Кажется, я совершила большую ошибку, разрешая ему сесть за стол. Этот мужчина не может просто пройти мимо моей жизни и не оставить в ней след.
По коже ягодиц ударяют горячие капли спермы.
— Блядь! — ругается. А у меня от его тона неостывшее возбуждение покусывает все клеточки.
Прижимает к себе, целует щеки, переходит снова на губы. Кажется, он не перестанет меня целовать. Я ведь только млею от этого.
— Прости, не удержался. Думал, в комнате продолжит.
— Нравлюсь так?
— Да треш какой-то, — и смеется мне на ухо прикусывая.
Игнат помогает мне ополоснуться, потом лейку направляет на себя. Мы лишь смотрим друг на друга и как-то загадочно улыбаемся. Будто мы самые коварные заговорщики в мире.
— Тая? — окликает, — мы без презика трахались.
Черт, его «трахались» заставляет все мышцы сжаться.
— Я в курсе, — опускаю взгляд.
— Тебе не о чем беспокоиться.
Господи, вот он о чем. Стало стыдно. Я вообще об этом не подумала. Мозги совсем вытекли от него, расплавились. Стала как сыр после духовки и двухсот градусов в ней.
Киваю. Оборачиваюсь и останавливаюсь.
— Ты тоже… Это… не думай… я, — краснею и выгляжу, наверное, как спелый помидор. Особенность, которая меня еще со школы раздражала.
Ухмыляется. Ему это нравится?
— Ты была смелее. Что случилось, колечко? Смелость все? — свистит. Дурак. — усвистала?
Неуклюже выхожу из ванной. Не знаю, куда себя деть. Присесть, лечь обратно на кровать? Что вообще сейчас будет происходить?