Любовница Президента - стр. 22
Даже Людочка. Людочка любила только себя и эгоистично хотела заполучить то, что не смогла заполучить еще с самого детства, хотя и приложила к этому немало усилий.
Наверное, именно это и заставляло его иногда ощущать это удушливое чувство ненависти, ревности к Марине самого себя. За то, что стала важнее собственного эго, за то, что занимает слишком много мыслей… и никогда не станет им дорожить. Он ей, как человек, не нужен.
– Заходи и прикрой за собой дверь.
Кивнул, повернул ручку и проверил, что дверь закрыта.
– Это про нее. Про вашу гостью.
– Говори, не тяни. У меня мало времени, и оно ценное.
Нарочно не смотрит на него и всецело якобы увлечен компьютером, когда на самом деле на дисплее заставка.
– Она хочет, чтоб я помог ей сбежать.
Хлопок крышкой и подался вперед.
– Что?
– Она хочет, чтобы я помог ей сбежать от вас.
Если бы он сейчас сунул ему под ребро острие ножа, то было бы не так неожиданно и больно. Сука! Сбежать? После всего, что он для нее…после того, как, рискуя всем, привез ее в театр, после того, как чуть ли не каждый день к ней…Тварь.
– Хочет, значит исполним желание девушки.
Гройсман ухмыльнулся и поправил волосы.
– Думает, вы не знаете о том, что я вывожу продукты в синагогу, шантажирует меня этим и водителем, которого вы …
Поднял руку, не давая договорить. Требуя тишины, и тот беспрекословно подчиняется. Удар надо переварить, надо прийти в себя и начать снова дышать. Он верил, что ей с ним хорошо. Он делал все, чтобы угодить этой малолетней гадине…подставлялся и рисковал.
– Устроим ей побег. Поиграемся в кошки-мышки. Есть свой человек в Израиле?
– Есть.
– Сделаешь ей документы и вывезешь ее отсюда…. Через несколько недель у меня тайная встреча в Хедере, отдохну с ней на берегу моря после…Поиграемся. Обставишь все так, будто ее побег удался. Пусть поиграет девочка.
А у самого шариковая ручка сломалась в пальцах. Сбежать она решила. Он скорее отгрызет себе руку, чем позволит ей уйти от него. Там, в театре не вытерпел. Увидел ее, и все померкло. Один только взгляд, и больше ни о чем думать не смог. Рядом Люда с животом своим за руку цепляется и преданно в рот смотрит, а он туда…через весь зал. На нее. И глаз отвести не может. Понимает, что засекут, вычислят, заметят. Заставляет себя отвести взгляд, сдавить челюсти изо всех сил, смять их до хруста в висках и обратить взгляд на сцену. И не скинуть руку Людмилы, так раздражающую его, сводящую с ума своей назойливостью. Он вспомнил, и как она сообщила ему о беременности, и как забеременела тоже вспомнил.
Это была очередная истерика, она наглоталась таблеток после его игнора в течение месяца, когда он не входил в ее спальню. Это потом ему показали горсть выкинутых за окно седативных препаратов, а до этого нашли у нее пустые пачки и…саму Люду, спящую мертвым сном. Было промывание желудка, был врач…Она плакала и молила хотя бы об одном единственном дне, вернуть их пятницы. Он тогда взял ее. Из жалости, из чувства долга, из какой-то безысходной тоски…Она обещала принимать таблетки, а потом оказалось – уже около двух месяцев прекратила, чтобы не смешивать еще с какими-то лекарствами. Она была патологически помешана на болезнях и обследовалась каждый месяц на предмет разных заболеваний, и детей таскала.
Спустя три месяца Люда сообщила ему о беременности. Сообщила так, что их потом поздравляли все, кто только можно и нельзя, сообщила публично. Нарочно. Чтобы он не заставил ее сделать аборт, чтобы народ начал пристально следить вместе со СМИ и телевизионщиками, вместе с врагами и гребаной коалицией, готовой его сожрать за любой проступок. А скоро перевыборы. Сука…знала, что ему придется смириться. Примерно так же она провела его и с рождением второй дочери. Поставила перед фактом, и когда он сдавил ее руку, пропищала, что это случилось по воле Бога, и несмотря на внутриматочную спираль…Как потом оказалось – она ее сняла.