Любовь в холодном климате - стр. 5
Дома я скучала, как это бывает с молодыми девушками, когда у них впервые нет ни уроков, ни вечеринок, чтобы занять ум, а затем однажды посреди этой скуки пришло приглашение погостить в октябре в Хэмптоне. Я сидела в саду, и тетя Эмили вышла ко мне с письмом от леди Монтдор в руке.
– Леди Монтдор говорит, там соберется довольно взрослое общество, большей частью «молодые женатые пары», но она хочет, чтобы именно ты составила компанию Полли. Конечно, для вас, девушек, будут двое молодых людей. О, какая жалость, что сегодня Дэви вздумалось напиться. Я горю нетерпением рассказать ему, он так заинтересуется.
Впрочем, ей пришлось подождать. Дэви был мертвецки пьян, и его храп разносился по всему дому. Приступы нетрезвости у моего дяди не были проявлениями порочности, а носили чисто терапевтический характер. На самом деле он следовал новой оздоровительной системе, весьма модной, как он нас заверял, в то время на континенте.
– Цель в том, чтобы разогреть железы серией ударов. Худшая в мире вещь для тела – утихомириться и вести тихую, незаметную жизнь, состоящую из правильных привычек. Если вы так поступите, оно вскоре покорится старости и смерти. Встряхните свои железы, заставьте их реагировать, вспомнить юность, держите в постоянном напряжении, чтобы они никогда не знали, чего ожидать в следующий момент, и им придется сохранить молодость и здоровье, чтобы противостоять всем сюрпризам.
В соответствии с этим он попеременно то голодал, как Ганди, то объедался, как Генрих VIII, то совершал десятимильные прогулки, то лежал весь день в постели, дрожал в холодной ванне или потел в горячей. Никакой умеренности.
– А еще очень важно периодически напиваться.
Дэви, однако, был таким человеком, который мог заменять полезные привычки вредными не иначе, как в строгом порядке, поэтому он всегда напивался в полнолуние. Находясь когда-то под влиянием Рудольфа Штайнера, он по-прежнему очень серьезно относился к росту и убыванию луны и, судя по всему, предполагал, что рост и убывание емкости его желудка совпадает с лунными фазами.
Дядя Дэви был единственным звеном, связывавшим меня с миром – не с миром детских неудач, а непосредственно с большим грешным миром. Обе мои тетки отреклись от этого мира в раннем возрасте, так что для них его существование было практически нереальным, тогда как их сестра, моя мать, уже давным-давно исчезла в его утробе. Дэви, однако, имел к нему своеобразное пристрастие и частенько совершал туда маленькие холостяцкие вылазки, из которых возвращался с мешком интересных баек. Я не могла дождаться возможности поболтать с ним о новом повороте событий в моей жизни.
– Ты уверена, что он сильно пьян, тетя Эмили?
– Совершенно уверена, дорогая. Придется отложить это до завтра.
Между тем, поскольку тетя всегда отвечала на письма с обратной почтой, она написала Монтдорам и приняла приглашение. Но на следующий день, когда Дэви, совершенно зеленого цвета и с жуткой головной болью, вновь появился («О, но это же замечательно, разве вы не видите? Какой вызов метаболизму! Я только что говорил с доктором Ингландом, и он весьма удовлетворен моей реакцией»), он был полон сомнений относительно того, что она правильно поступила, дав это согласие.
– Моя дорогая Эмили, дитя умрет от ужаса, вот и все. – Он изучал письмо леди Монтдор. Я очень хорошо знала, что его слова – правда, знала это в глубине души с той самой минуты, как тетя Эмили зачитала мне письмо, но тем не менее была полна решимости поехать, эта идея сияла для меня очарованием.