Любовь уходит в полночь - стр. 3
– Слезами горю не поможешь! – в паузе между перестуком колес назидательно провозгласила миссис Беркли очередную истину на тему единственно правильного поведения в трудных жизненных обстоятельствах. Она любила порезонерствовать, полагая под этим блеск своего ума. И рецептов на все случаи жизни у нее было хоть отбавляй, как примет. – Жизнь научила меня тому, что нет смысла бороться с непоправимым – со смертью, к примеру, – проговорила она на сей раз. – Если уголек выскочил бы из камина продолговатый – это было бы к смерти, к гробу… А тебе выпал кругленький – ты не забыла? К богатству! – Удивительно, но и эту случайность она бессознательно пыталась обернуть собственным благодеянием в адрес Ксении.
И дама многозначительно помолчала, дабы сиротка Ксения поглубже усвоила наставление, оценила ее, миссис Беркли, ум, и властным тоном продолжила:
– Помни всегда – тебе необычайно, сказочно повезло, что я взяла тебя под свое крылышко! И в благодарность за это ты должна почитать за честь выполнять все мои просьбы.
Это было бы делать куда проще, мысленно отвечала ей Ксения, если бы в просьбах и указаниях была хоть толика здравого смысла. Но указания миссис Беркли менялись не просто день ото дня, а час от часу. Попытки себя защитить, предпринимаемые в отчаянии Ксенией, разбивались о частокол очередных придирок и уму непостижимых упреков.
– Но вы же сами сказали мне сделать так! – призывая на помощь всю свою деликатность, напоминала Ксения забывчивой своенравной даме. Но куда там! Следовал очередной нагоняй с воздеванием рук к небесам – для пущей картинности лицедейства – и констатация полной безмозглости бедной сиротки.
– Забудь, что я тебе говорила! – с пафосом доходила до верхних октав миссис Беркли, и совсем недавно ставшие дряблыми щеки ее тряслись – аллегория «Гнев праведный», думала про себя Ксения, опуская ресницы, чтобы не встретить взгляда миссис Беркли, способного, по ощущению, поранить физически. – Когда это было? Теперь мне нужно совсем другое! – и в такт словам она притопывала ногой.
– Но вчера вы хотели все ровно наоборот… – робко возражала ей Ксения.
– Не много ли ты рассуждаешь? – заключительный притоп каблучком.
И все начиналось сызнова, бежало по кругу. Карусель из дурного сна. Иногда Ксения, снедаемая печалью и безысходностью, спрашивала себя: а может быть, она и в самом деле такая, как говорит о ней миссис Беркли? Упрямая, неловкая, недогадливая… Какая еще? Ах, тугодумка!..
А отец называл ее умницей. И от матери она не слышала за всю свою жизнь ни слова упрека. Так почему же сейчас?.. Почему? Что в ней не так?
Летели дни, проходили недели, месяцы – ответа Ксения не находила. И только спустя почти год пребывания на службе у хищной благотворительницы она вдруг нашла ответ: ее беда в ее красоте. Да, да! Чем острее миссис Беркли отмечает для себя ее, Ксении, внешнюю привлекательность, тем бо́льшую приписывает ей человеческую бездарность! Вот в чем все дело. Открытие обескуражило Ксению – она ничего не могла поправить, – но ей стало и значительно легче: она перестала подозревать в себе те пороки, которыми – а тут миссис Беркли была необычайно щедра! – награждала ее компаньонка.
Да, Ксения была очень красива. Она унаследовала внешность от матери. И на фоне окружающих ее сверстниц выглядела куда ярче и благороднее. При общей привлекательности, стати и стройности дело вершила порода. Была в ней и утонченность, и грация, и точность в каждом движении. Всего этого нельзя было не заметить. Каждый спешил сказать ей что-то приятное, сделать какой-нибудь комплимент. От этого губы миссис Беркли, если она была рядом, кривились, в выражении лица появлялась некая напряженность, что-то вроде протеста. Сейчас ей было за сорок, красотой она не блистала, но было видно, что в молодости она была хороша собой и привыкла быть в центре внимания. Конечно, ее не могло не нервировать, что Ксения притягивает к себе взгляды, оставляя ее, миссис Беркли, в тени. Какая женщина готова безропотно сносить подобное, особенно когда годы неумолимо приближают тебя к старости?