Любовь против нелюбви - стр. 11
— Ты находишься не в своём мире, не в своём теле и будешь жить ещё одну жизнь — здесь, — сообщила Мэгвин.
— Что? — глупости какие-то.
Катерина ожидала услышать что угодно, только не это. Она спит, она под наркозом, она… Да кто его знает вообще, что там случается-то, после смерти! Никто ж не вернулся и не рассказал! Но неужели и правда есть бессмертная душа, как говорят верующие? Но они не говорили ни про какой другой мир, они говорили про классику — вечные муки, вечное блаженство, чистилище. Или это у неё, Катерины Корякиной, такое чистилище? Это Валера вечно какие-то сказки сначала в книгах домой таскал, а потом с компьютера читать приохотился. Катерина-то компьютер освоила, куда ж без него, и даже читать с экрана привыкла, но — книги и статьи по работе, и ещё — любимую классику и детективы. А Валера читал фэнтези и брался пересказывать, пока Катерина не обрывала его и не запрещала молоть всякую ерунду — про людей, попавших в другие миры, мужчин и женщин, которые принимались перекраивать эти миры по своему усмотрению.
Это что же выходит, нужно было не запрещать, а наоборот — слушать? Или даже… самой читать, так?
Катерина смотрела перед собой, не видела ни стены, ни Мэгвин, и едва ли не плакала. Она — она! — которая — не плакала — никогда. Её слёз не видели ни дети, ни коллеги, ни начальство, ни ученики. Она всегда была сильной, её ещё в детстве папа научил. Папа был фронтовик, он всегда повторял — Катя, иди вперёд. Что бы ни случилось, иди вперёд. Не останавливайся. Смотри в лицо своему страху. Смотри в лицо своей беде. И тогда победишь.
Она продышалась и снова взглянула на Мэгвин.
— А дети? Мои дети?
— Твои дети выросли, их судьба больше от тебя никак не зависит. Думай о том, что ты сделала для них всё, что могла, и дальше они справятся сами. Если это те дети, которых я видела в том доме, где встретила тебя.
— Да, это они, — угрюмо кивнула Катерина, ей было стыдно, что Мэгвин застала безобразный скандал. — Но ведь я хотела жить там! С ними! Я так и подумала, что мне предложили встать на ноги и пойти, и призвать их к порядку!
— Ничего, они не маленькие, справятся. Сколько лет старшему?
— Старшая — дочь, Наталья, её там не было, ей сорок семь. Володе сорок. Валерику тридцать восемь.
— Да у таких внуки уже, а ты всё их от юбки своей отпустить никак не можешь, — усмехнулась Мэгвин. — Вот они у тебя и бузят.
— У самой-то есть дети? — хмуро спросила Катерина.
— Три дочери, взрослые, внуки уже народились.
— И у меня внуки — от сыновей. У дочери нет никого.
— Значит, судьба. Я, конечно, схитрила, когда спрашивала — хочешь ли ты жить дальше. А ты не догадалась спросить меня — тогда мне пришлось бы рассказать тебе всё. Но ты не спросила, я не рассказала, и теперь мы там, где есть, и где тебе предстоит прожить ещё одну жизнь. А уж какой она будет — это зависит от тебя.
Вот ведь! Говорили ей — читай всегда все маленькие буквы в конце документа, спрашивай обо всём! И ведь она всегда была дотошной, все знали — не слезет, пока своего не добьётся! И вот — прочитала. Спросила. И даже винить-то некого, кроме себя!
— И что теперь? — вздохнула Катерина.
— Теперь — я постараюсь продержать тебя здесь, сколько смогу. Я сказала Робби, что ты ничего не помнишь и никого не узнаёшь. Это поможет тебе на первых порах — пока не разберёшься, кто есть кто.