Любовь по обмену - стр. 10
– Только попробуй выплюнуть, – предупреждаю я, – глотай, если хочешь жить. Папа такого не простит.
– Может, надо было пельменей сварить? – переживает мама, глядя, как парень силится проглотить непривычный для него продукт.
– Завтра, – улыбаюсь я.
Пусть сегодня сполна вкусит безвыходности своего положения.
– А какие у вас национальные блюда, Джастин? – спрашивает отец.
Парень беспомощно устремляет взгляд на меня. Так уж и быть, переведу ему вопрос:
– Какие национальные блюда в Штатах?
– Э… хм… – На его лице написаны смущение и тяжелый мыслительный процесс одновременно. – Пицца?..
– Пицца – это еда итальянских бедняков, которые запекают с тестом все, что завалялось в холодильнике, – категорично заявляет папа, услышав ответ.
Разумеется, его не волнует, что пиццу давно едят во всем мире. И даже в нашей семье. Оставляю его замечание без перевода, чтобы не травмировать не устоявшуюся нежную психику гостя.
– Бедный мальчик, – качает головой мама. – Он же совсем не знает, как пахнут свежие продукты. Одни сэндвичи там у себя лопают с усилителями вкуса да с консервантами! Ну, ничего, мы его выходим. За полгода станет на человека похож!
Ее решительность всегда меня пугала, но сейчас вызывает улыбку. Такой здоровый бугай, а она его выхаживать собралась.
– Что это? – стонет Джастин, когда мама ставит перед ним тарелку с окрошкой.
И я теряюсь, не знаю, как назвать это блюдо. Может «о, крошка», это же типа «o, baby» или вроде того… Тут же краснею, заметив, как гость разглядывает меня, ожидая ответа.
– Это такой… холодный суп, – тщательно подбираю слова. – Салат, который заправляют…
– Содовой? – Парень зачерпывает ложкой окрошку, нюхает и морщится. – Пивом?
– Это… хлебный напиток, – наконец говорю я, – называется «квас».
Он будто размышляет, стоит ли попробовать, если ему все еще хочется жить.
– Ох уж эти русские… – бормочет, складывая свои пухлые губы утиным клювиком и осторожно пробуя на вкус окрошку. – Почему ж не водкой сразу?
– Ах да, – вспыхиваю я, – пойду наверну водки, накормлю своего ручного медведя, потом надену лапти и сяду играть на балалайке. Так вы о нас думаете, да?
– Слушай, Зоуи, – теперь он даже выглядит виноватым, – я против стереотипов, честно. – Его лицо внезапно озаряется самодовольной ухмылкой. – Но мне нравится, как ты злишься.
– Тогда попробуй вот это, – сама уже не зная, на что злюсь, восклицаю я. Ставлю перед ним прозрачную емкость с холодцом. – Тебе понравится!
Парень хмурится, вглядываясь в содержимое стеклянной мисочки.
– Желе из… мяса? – Его брови ползут вверх. – Ты серьезно, Зоуи?!
– Ну, вы же едите сладкое желе? Это такое же, – поджимаю губы, – только соленое.
Парень, кажется, пятнами скоро пойдет. Ест медленно, почти не дыша, видимо, боится, что его стошнит прямо на стол. Мои родители не отрывают от него глаз, а я кайфую. Подобная пытка сбивает спесь даже с самовлюбленных идиотов.
– А теперь налей Джастину чая, пожалуйста. Да погорячее, – подсказываю маме, когда испытание «русским гостеприимством» подходит к концу.
Не могу удержаться, очень хочется посмотреть на его ошарашенный «фейс». Американцы почти не пьют чай, тем более горячий. По умолчанию в любом кафе вам подадут чай или кофе со льдом. Если только заранее не попросить «no ice».
– А это еще что? – нижняя челюсть гостя медленно отъезжает вниз.