Любовь по инструкции - стр. 18
Не успела машина заглушить мотор, как из-за дома появилась небольшая сухонькая старушка.
- Машенька! – кинулась она к бабе Маши. – А я сон видела сегодня – мясо сырое. Это ж все знают – к родне! И ты приехала. А с кем это ты? Батюшки, неужто Галя?
Старушка проворно подскочила к растерянной Татьяне и обняла ее:
- Приехала, навестила, не побрезговала! Галочка, какая же ты красавица стала! Пошли в дом, чего стоим-то?
- Мария, ты не сильно засиживайся, - пробурчал Мирон, разгружая машину. – Мне в смену, я говорил.
Баба Маша махнула:
- Помню я, полчаса посидим и назад.
Внутри дом выглядел также крепко и надежно, но без излишеств. С крыльца попадали в просторное помещение, где стояли ведра, кадушка на лавке, веник, под потолком весели пучки трав. Из него вели три двери, и Настасья толкнула одну, приглашая следовать за ней. Гости попали в прихожую, она же кухня. Почти половину этой комнаты занимала большая печь, выглядевшая как в сказке «Гуси-лебеди» - с широким зевом, сейчас закрытым заслонкой, кучкой дров внизу и настоящим ухватом, прислоненным к печной стенке. Беленые стены, беленькие, вышитые занавесочки на окнах. Вязаные салфетки на ножной швейной машинке, стареньком телевизоре, комоде. Железная кровать с шарами – раритет из прошлого века, не иначе - с накрытой тюлью горкой подушек на ней. Пестрые, вязаные из тряпочек, половики на полу. Три горшка с геранью и денежным деревом и распластавшаяся под лавкой с круглыми от ужаса глазами серая кошка.
Старушка кинулась стелить на стол скатерку, причитала, что и угостить-то нечем, если б она знала, курицу бы зарубила, лапши да пирогов наготовила.
- Да не хлопочи, Настасья, - увещевала ее баба Маша. – Была бы тут связь нормальная, я бы позвонила. Мы не с голодного краю прибыли, не надо нас откармливать. Сядь уже, разговор есть.
- Связь плохая, да, - сокрушенно подтвердила старушка. – Здесь, Галь, чтобы поймать сеть – Таня с уважением глянула на бабушку, легко оперирующую такими терминами – надо или на пригорок подниматься или вон, на пенек влезать.
Настасья ткнула пальцем куда-то в окошко и продолжила:
- Мне не шешнадцать – так и сказала, шепелявя – по пенькам скакать, а больше нигде Мегафон этот и не ловит. Ни одной палочки не показывает. Положим, когда ноги не болят, я на пенек влезу, но к чему мне звонить, если все в порядке? А если заболею, то на пенек мне не вскарабкаться, получается, никакого толка мне от телефона и нету! Ладно, чего это я, как ты, Галочка, рассказывай! Надолго ли к нам, как муж, как работа? Деток что же, нет до се?
- Вот по поводу деток мы к тебе, Настасья и прибыли, - прервала монолог старушки баба Маша, - глазами показав Тане, чтоб молчала. – Беременна Галька-то, а на Северах там ни молока настоящего, ни овощей. Молоко туда сушеное возят, а потом водой разбавляют, про фрукты-ягоды и не говорю – банки консервные или, опять же, сухофрукты. Ну, и как там здорового ребеночка-то выносить? Вот мы с Галькой подумали, и решили, что рожать она сюда приедет.
- Галя, - всплеснула руками Настасья. – Радость-то, какая! Когда ждать?
Баба Маша выразительно глянула на Таню и та, очнувшись, пробормотала:
- Конец октября, начало ноября.
- На Покров или на Казанскую? – оживилась старушка. – Ну, торопить не станем. Так ты в Никишино решила родить? А давай, пока лето, ко мне? А что, поживешь, у меня козы, огород, ягод здесь – не съесть. Наварим, накрутим – на три семьи на всю зиму хватит. Воздух, опять же, здесь не чета городскому – ни машин, ни железки – чистый курорт!