Любовь – не сахар, сахар – не любовь (сборник) - стр. 19

– Чего ты такая взъерошенная? – спросила она слабо. – Тоже дуешься, что я ужин не сделала? Простите, дорогие, но сегодня вам придется питаться консервами. Как заснула после обеда, так до вечера и проспала. Вот Шурка разбудил. А вы на пляже были?

– Да, – невинно согласился Шурик. – Нас на море гроза застукала. Неудивительно, что ты так долго спала – в дождь всегда сон крепкий.

– Нет, – покачала головой Линда. – Мне что-то нехорошо. Я, наверно, сейчас опять лягу. Там в холодильнике овощи, икра – с голоду не умрете.

– Да уж состряпаем что-нибудь, – отозвался предатель. – Да, Маша?

Предательница безвольно кивнула.

– И еще, Шурик, не дуйся, пожалуйста, но ты сегодня в дядиной спальне переночуешь, хорошо?

Ее ясный голос звучал устало. Глаза глядели на нас затуманенно и равнодушно. Линда не бравировала, не позировала, не лгала – реально не догадывалась ни о чем. И похоже, правда, чувствовала себя неважно.

– Хорошо, – сухо согласился Шурик.

А я поняла, что у меня уже не хватит сил уехать сегодня.

Я ограничилась тем, что заперла изнутри дверь своей спальни, напрочь позабыв про открытое настежь окно, и вспомнила о нем лишь тогда, когда было уже поздно…

А затем всю ночь стискивала зубы, чтобы мои стоны не были слышны за стеной.

* * *

Утром выяснилось: у Линды жар. Шурик отвез ее в Севастополь и, с помощью дяди, устроил в какую-то частную лечебницу. Врачи сказали: больная пробудет там не меньше недели. Острая инфекция, лучше не рисковать! И, оставив в больнице, мы словно бы забыли ее там. Не сговариваясь, стали вспоминать Линду лишь как нашего больного товарища, которого нужно регулярно проведывать и носить ему в палату фрукты и цветы.

Жалость к ней, приправленная неунывающими муками совести, была последним чувством, которое я смогла трезво осознать. Дальше мы оба жили без дум в голове, зная: наше счастье будет длиться до первой здравой мысли о будущем. Мы напоминали двух изголодавшихся зверей, которых ненадолго пустили к вожделенной миске с едой, и они, остервенело, давясь, запихивают в рот пищу, понимая – больше такой возможности не будет. И оттого, сколько они съедят сейчас, зависит, как скоро они умрут с голоду завтра.

Мы купались в шторм, плавали под водой, устраивали заплывы наперегонки. Я научилась грести кролем и стрелять из морского ружья. Мы облазили все прибрежные скалы. Мы радостно возились с Семкой, повсюду таская его за собой. Мы плавали на яхте, которую одолжил Шурику сосед – дядин друг. Смеясь, мы поднимали на ней черный пиратский флаг, сделанный из моей старой майки, и однажды далеко-далеко от берега поймали унесенную морем надувную акулу с голубыми глазами. Мы ездили в Херсонес и бродили по разрушенному театру, между древних греческих колонн и современных кафешек. Мы ужасно напились там и, усевшись на асфальт прямо посреди центральной аллеи, вдохновенно и сбивчиво рассказали друг другу историю всей нашей прошлой жизни. Люди испуганно обходили нас стороной… Мы загорели до черноты, объедались мидиями и рыбой, запивая их красным крымским шампанским. Мы устраивали себе пионерские «барбекю», пекли картошку и жарили на костре наколотые на веточки мясо и хлеб. А потом, сидя ночью у огня, пели хором нашу «Бригантину».