Любовь не продаётся - стр. 19
Мы думали с Ларисой о том, чтобы на лето выйти на какого–нибудь ведущего праздников и попроситься в его команду — подрабатывать подтанцовкой. Но я не была уверена, что там так же стабильно будут платить мои кровные пятнадцать тысяч, семь из которых я отдавала матери, остальные же бережно складывала в копилку. Редко нам перепадали премии. Но с осени мне удалось накопить пятьдесят тысяч рублей. Я готовилась к поступлению в институт и переезду. По моим подсчетам мне не хватало ровно половины суммы, чтобы продержаться на плаву первый месяц. Я собиралась сама оплатить учебный год — о бюджетном месте на заочном отделении оставалась лишь мечтать. Поэтому я и держалась за этот клуб. Больше таких денег без стажа и какого–либо опыта, да еще при таком гибком, подходящем мне графике, было не найти.
Смену мы оттанцевали, как всегда, отлично. Работали не каждый день, два или три раза в неделю нас сменяли другие танцовщицы. Девушки работали в другом клубе Эндара, мы с ними почти не пересекались.
Яркие прожектора светили прямо в лицо и ничего кроме импровизированной сцены и людей, что находились от нее в радиусе двух-трех метров, было невозможно рассмотреть. Да я никогда этим и не занималась. Когда люди расходились из зала, Эндар распоряжался, чтобы нас развозили домой. Это был еще один плюс к характеристике этого загадочного человека, о котором все говорили очень плохо, а к нам он относился вполне хорошо. До самого дома нас не подвозили, лишь до ближайшей остановки, я не хотела, чтобы соседи видели, как меня практически каждую ночь кто-то подбрасывал домой на шикарной тачке. Пока осечек не случалось, за исключением сегодняшнего недоразумения на дороге. Я вела себя очень осторожно и неприметно, в целях сохранности нервов матери. Ее точно хватит удар, когда она узнает, откуда я возвращалась.
Ранним утром ко мне в комнату влетел Миша и забрался ко мне на кровать.
— Вставай, Женя! — позвал меня брат.
Я взглянула на часы, что стояли на тумбочке рядом с кроватью. Те показывали десять утра. «Два часа ждал и терпел, чтобы не ворваться ко мне в комнату», — отметила я, глядя на братца.
— Как коленки? — привстала и поцеловала в его светлые волосики на голове.
От него по-прежнему приятно пахло тем самым младенческим запахом и молоком.
— Хорошо! Почти не болят. Мама кашу манную сварила! Будешь? — а улыбка еще шире расползлась.
Налопался каши молочной, вот и пах теперь аппетитно. Как же немного нужно было для счастья этому маленькому человеку! Чтобы Женя была рядом, и мама с утра кашу сварила. И не абы какую, а именно манную.
— Буду! — отозвалась, вытаскивая из-под головы подушку. Пульнула ею в Мишку.
Он взвизгнул и принялся заливисто смеяться, ожидая продолжения. Но я знала, что мать сегодня тоже выходная и терпеть не могла, когда мы шумели. Потому встала с кровати, игнорируя Мишкины заигрывания, и прошлепала босыми ногами на кухню.
— Встала? — мать снова была без настроения.
Хотя, о чем это я? Не помню уже, как выглядела ее улыбка. Нашла горе великое, убиваться по предателю. Внутри, пока еще совсем тихо, но я начинала ее осуждать за то, что она так убивалась по этому человеку. Он, в отличие от нее, жил вполне счастливо и точно ни о чем не горевал, и о нас с Мишей не вспоминал, не говоря уже о ней. Но читать проповеди и морали не собиралась. Мне еще с Мишкой нужно было сегодня позаниматься. В этом году ему уже будет пять, а он и букв-то толком всех еще не знал, а интерес проявлял недюжий. Матери все равно некогда с ним было этим заниматься. А мне нравилось проводить время с братом и Лариской.