Любовь и предрассудки - стр. 7
Едва ступив на итальянскую землю, Бланш осознала, что большую часть трудов по устройству жизни в Неаполе ей придется взять на себя. Похоже, отец после смерти горячо любимой жены держался из последних сил, только чтобы добраться до родины, а выполнив задуманное, опустил руки и оказался не в состоянии принимать даже простейшие решения. Итальянские родственники отнюдь не горели желанием возобновлять связи с блудным сыном, вернувшимся спустя почти двадцать лет. Дом в предместье города, который предоставила Луиджи с дочерью для проживания его двоюродная сестра, состоял из нескольких крохотных, хотя чистых и аккуратных комнат с полуразвалившейся старой мебелью. Тетя, поначалу отнесшаяся к родственникам с нарочито показной заботой, мгновенно переименовала Бланш в Бланку и посоветовала Луиджи положить его невеликое состояние в банк. Ежемесячной ренты с этих денег едва хватало на самые скромные потребности маленькой семьи. Конечно, никакой прислуги у них не было – Бланш все по дому делала сама, с горечью вспоминая уроки этикета в пансионе: непохоже, что впредь они когда-нибудь могли бы пригодиться девушке.
Предоставив Луиджи с дочерью крышу над головой, семья Вернелли сочла родственный долг выполненным и закрыла перед ними двери своего дома. Правда, отец частенько повторял Бланш, что и за это следует быть благодарными. Увы, нельзя сказать, что возвращение на родину полностью сняло груз печали с его плеч – Бланш нередко стала находить в укромных местечках дома пустые бутылки из-под дешевого деревенского вина: Луиджи пытался глушить тоску по жене с его помощью, однако лучше ему, разумеется, не становилось.
Так что единственной отрадой Бланш долгое время оставались только письма из Англии, приходившие редко и нерегулярно, но все же приходившие. Правда… только от Луизы.
Едва успев обосноваться на новом месте, Бланш отправила по длиннейшему посланию и ей, и возлюбленному, с описанием всех дорожных перипетий и своим итальянским адресом, но ответа дождалась лишь на одно из них. Луиза как могла старалась поддержать подругу, ее забавные описания лондонской жизни и поместья Грэммхерст-холл словно возвращали Бланш на несколько мгновений в ту, прежнюю, счастливую пору, когда девушки были вместе… О своих житейских неурядицах в Италии она не особенно распространялась в письмах Луизе, ограничиваясь рассказами про Неаполь и всяческий местный колорит, зная, что только расстроит подругу, а помочь та все равно ничем не сможет. Но куда с большим нетерпением Бланш ждала конверта, надписанного другой рукой… Писала сама, едва ли не каждый день, греша на расстояние, почту и что угодно еще… Писала часто и много, потом – реже, а спустя полгода наконец поняла, что вряд ли дождется ответа. Она все еще любила его… И не могла понять, как же можно было забыть их любовь, их клятвы помнить, писать, приехать, в конце концов, так быстро – едва девушка успела покинуть английскую землю… Молчание любимого разрывало ей сердце, но что она могла поделать? «Хорошо, что никто ничего не знал, даже Луиза, о наших встречах, – думалось Бланш иногда. – По крайней мере я не буду опозорена ни в чьих глазах, кроме своих собственных… Какая наивность, какая доверчивость. Нет, больше никогда!» – давала она себе обещание, чтобы тут же забыть его и снова и снова мечтать о том, что он вспомнит, напишет, приедет, что он любит и просто какое-то злое стечение обстоятельств препятствует ему написать… Или, быть может, с ним что-то случилось – ранен, заболел, уехал куда-то… или все-таки просто забыл о ней? Бланш засыпала с мыслями о нем и о своей любви и просыпалась утром, чтобы вновь окунуться в холодную и суровую действительность, в заботы об отце и о доме, которые не позволяли все время предаваться унынию.