Любовь и кое-что ещё - стр. 5

Но и с другом вопрос решился, правда совсем не так, как думала Катя, и не сразу.

О том, что в подъезде появился новый жилец, все узнали очень скоро. Выходя на улицу, он так громко и даже яростно хлопал дверью, что весь дом, казалось, содрогался, а несчастная дверь стонала как раненая.

– Уймите вы своего зверёныша, Анна Тимофеевна, – сердито проговорила интеллигентная Татьяна Всеволодовна с пятого этажа, – лучше сами уймите, а то через милицию куда хуже будет.

Разговор состоялся возле подъезда вечером, когда народ подтягивался домой после рабочего дня. Катя тоже подошла уже к дому и услышала слова соседки.

– Если б я могла, давно уже сделала бы, – грустно ответила старая женщина, и в глазах её показались слёзы, – но ведь он меня не слышит. Не грубит мне, нет, а просто не слышит. Плохо ему, понимаю я, но как помочь не знаю.

– Значит, милиция поможет, – жёстко заключила соседка с пятого этажа, которая, как знала Катя, работала учительницей младших классов в соседней школе. – И ещё директора надо заранее в известность поставить, какой кадр к нему осенью придет. Пусть сразу его прикрутит.

– Да погодите вы с репрессивными мерами, Татьяна Всеволодовна, – вмешалась Катя, – неужели не поняли ещё, что с детьми это путь тупиковый?

Она взглянула в глаза рассерженной женщине, и та невольно потупилась.

– Вы же педагог, – мягко добавила Катя.

А потом повернулась к Анне Тимофеевне.

– А мальчик дома? – уловив не высказанное вслух «нет», добавила, – давайте-ка зайдём к вам, поговорим немного.

В квартире старой женщины было как-то неуютно, создавалось впечатление, что всё сляпано кое-как и держится на честном слове. Но это и понятно. Любое жильё мужской руки требует, а здесь ею уже много-много лет и не пахнет. Своей руки нет, а за чужую платить с пенсии не особо разгонишься. Вот и смирилась старушка, приспособилась. Но душу это, наверное, царапает. Каждой женщине, в любом возрасте, порядка и уюта хочется. Однако выше головы, как говорится, не подпрыгнешь.

– Расскажите мне о внуке вашем, Анна Тимофеевна, – попросила Катя, – его как зовут?

– Ёжик, – тихо проговорила соседка. – Евгений он вообще-то, но этого никто уже и не помнит.

– Почему Ёжик? – удивилась Катя.

– Так колючий он до невозможности. Ни с какой стороны не подступишься, везде иголки.

И женщина рассказала, из какой трясины вытащила мальчика. Отец его пьёт, сквернословит, распускает руки и, что хуже всего, знается с криминалом. Дочь спасти она уже не успела, а мальчишку отбила и даже опекунства добилась. Но сладить с ним не может. И вот теперь совсем не знает, что делать.

Слёзы по морщинистому лицу потекли ручьём. А Кате так жаль стало эту недалёкую, но добрую женщину, что аж сердце защемило. Вот ведь как бывает. Сделал человек доброе дело, а оно ему поперёк дороги встало, ни обойти, ни объехать.

– Да вы не горюйте так, Анна Тимофеевна, – попыталась подбодрить её Катя, – что-нибудь обязательно придумаем. Мы же женщины, народ если и не слишком умный, как утверждают представители сильной половины человечества, то уж во всяком случае, хитрый и изобретательный. Придумаем.

В глазах старой женщины загорелся огонёк надежды, а Катя надолго задумалась.

– Вы вот что, Анна Тимофеевна, – очнулась она, – вы пришлите ко мне внука вашего с поручением каким-нибудь. Завтра суббота как раз, я дома буду. Прямо с утра и пришлите.