Любовь – это розы и хлыст - стр. 4
А потом были вазы.
В хорошую погоду няня, облачив меня в неудобное платье с жестким костяным корсажем, выходила со мной на просторную плоскую крышу кастильона. Я не была слишком живой и егозливой, так что няня практически не следила за моими перемещениями по крыше, занимаясь очередным вышиваньем. Я бродила, уставившись в рыжие кирпичи крыши, изредка поднимая голову вверх, когда какая-нибудь чересчур смелая ласточка проносилась в опасной близости от моих тощих косичек. Я предполагала, что за стенами нашего замка есть мир, такой огромный, что и не вымолвить словами. Но этот мир не манил меня совершенно. Мне достаточно было каменных стен Пьетро-делла-Чьяве, бесконечных запутанных коридоров, освещенных факелами, комнат, в которых таились удивительные вещи, лестниц, уводящих в мечты… Как мне хотелось побывать в них! И однажды я поступила дурно. Я сбежала.
Тот день выдался просто восхитительным по мнению моей няни, и она, прихватив пяльцы, повела меня на крышу. Там она уселась в тенечке и принялась вышивать, предоставив мне делать, что угодно. Я скучливо бродила около каменных зубцов, огораживающих крышу (я знала, что их называют «ласточкиными хвостами»), рассматривала безоблачное небо, не понимая, что такого люди видят в этой бесконечной голубизне… Становилось жарче, ветерок куда-то исчез, и даже на крыше было слышно, как трещат в заросшем рву крупные коричневые цикады. А потом я услышала, как моя милая няня кротко похрапывает, прикрыв фартуком лицо. И в моей голове мигом возникло преступное желание отправиться гулять по замку без ее сопровождения, что мне категорически воспрещалось в силу моего жалкого возраста и телосложения.
На всякий случай я шепотом окликнула няню, но она уже погрузилась в праведный сон, что мне было только на руку. Я подобрала подол своего ненавистного платья и тихо спустилась по лестнице в западную башню – ее я знала меньше всех помещений Пьетро-делла-Чьяве и потому мечтала оказаться там немедленно.
К моему сильному разочарованию, башня оказалась совершенно пустой, с голыми серыми стенами и слоем белесой пыли на полу. Однако в ее сумраке я увидела дверной проем, завешенный темным пологом. Разумеется, именно в этом направлении я решила продолжить свой первый самостоятельный поход по замку. Проскользнув под пологом, я оказалась в коротком коридоре, освещенном одним-единственным лампионом, что висел над еще одной дверью. Я почему-то ужасно испугалась: мне подумалось, что дверь окажется запертой, и я лишусь некоего особенного удовольствия. Удовольствий вообще в моей детской жизни было мало, разве что совершить вылазку в комнаты братьев и полюбоваться убранством, гобеленами и мебелью. Сама я росла в строгости, к которой мать приучала меня с детства, ибо она считала, что в женщине много дурного и низменного, что необходимо подавлять в зародыше. Во всяком случае, сейчас я совершала действительно дурной поступок, и, словно падая в бездну, я повернула ручку двери, молясь Великому Спящему, чтоб она была открыта.
Дверь легко подалась и открылась почти бесшумно. Я сделала шаг и ахнула, позабыв дышать.
Это была удивительная комната – просторная и круглая, как коробочка для леденцов от кашля. Ее плавные стены состояли сплошь из стекла, что, как я полагала, было немыслимой роскошью. Но и этого мало! Оказавшись в центре комнаты, я увидела, что стеклянные стены снабжены позолоченными ярусами. И на каждом ярусе громоздились пестрые, сияющие, немыслимые в своей красоте вазы.