Любовь до полуночи - стр. 6

Пятьдесят девятый, пятьдесят восьмой…

Она не всегда была так осторожна. Две недели назад Одри поймала себя на мысли, что ее интересовало мнение шафера о сегодняшнем платье, а не мужа. Но она нашла разумное объяснение, убедив себя, что вкус Оливера относительно женщин – и, косвенно, относительно их гардероба – далеко превосходил вкус Блейка, и поэтому было важно приложить усилия для человека, который каждый год приглашал ее в шикарный ресторан в Гонконге.

Блейк не заметил бы разницы, выйди она к столу хоть в мешке из-под картошки.

А раньше, девять лет назад, когда они все втроем встречались в ресторане, он замечал. Если Одри приходила в чем-то облегающем. Или просвечивающем. Или вызывающем. В то время Блейк заметно краснел от удовольствия, рассматривая ее наряды. А может, так только казалось на фоне безразличия, написанного на лице Оливера. Тот едва поднимал на нее глаза, пока она усаживалась за стол и скромно пряталась за меню.

Тем не менее, как это ни парадоксально, именно ему Одри должна была быть благодарна за эволюцию своего чувства стиля и вкуса, потому что его презрение служило лакмусовой бумажкой, если что-то было слишком облегающим, слишком просвечивающим. Слишком вызывающим.

Все можно было прочитать на его ничего не выражающем лице.

Люди платили большие деньги за такого рода советы в области моды. Оливер одаривал ее ими бесплатно.

В этом году она выбрала наиболее выигрышный наряд. Она взглянула на свое отражение в зеркальных стенах лифта и попыталась увидеть себя так, как видит ее Оливер. Стройной, профессиональный, ухоженной.

С дрожащими коленями от совершенно неуместного ожидания чего-то.

Сорок пятый, сорок четвертый…

– Во сколько твой рейс завтра утром? – Его низкий сексуальный голос загрохотал в небольшом пространстве кабины лифта.

Ее ответ скорее походил на выдох, чем на речь.

– В восемь.

Отлично. Переходим к светской беседе. Но так всегда заканчивались их встречи. Как будто у них иссякали другие темы для разговора. Что было вполне возможно, учитывая спектр вопросов, обсужденных ими во время обеда, плавно переходящего в ужин; и потому что она, как правило, была эмоционально и интеллектуально истощена после стольких часов с мужчиной, которого она жаждала видеть, но находиться рядом с которым стоило ей немалых усилий.

Всего один день.

В действительности двенадцать часов – это было все, что Одри нужно было выдержать каждый год. Все оставшееся время у нее не было никаких проблем с подавлением эмоций. Во время длительного полета домой она тщательно прятала все свои чувства обратно в тот плотно закрытый крышкой сосуд, где они постоянно хранились. Так что из самолета в Сиднее Одри выходила такой же сильной, какой и покидала Австралию.

Она звала Блейка с собой в этом году – в надежде, что присутствие мужа приструнит ее своенравные мысли, – но он не только отказался, но и, похоже, испугался этого предложения. Что было странно, потому что он сам любил поболтать с Оливером всегда, когда бывал в Азии. По крайней мере, так было раньше.

На самом деле его реакция была не менее странной, чем и неловкие попытки Оливера сменить тему каждый раз, когда она упоминала Блейка. Как будто он старался дистанцироваться от единственного человека, который их связывал.

Двадцать седьмой, двадцать шестой, двадцать пятый…