Любовь без страховки - стр. 19
Что же делать с архаичным дарованием сына, когда все земли уже открыты, поделены и переделены и нанесены на карты? Кстати, он и карты прекрасно рисует… Куда легче разобраться с талантом, универсальным для всех времен, музыкальным или изобразительным.
И всё же, не зная, как направить способности сына в мирных целях, Лена в глубине души ими гордилась. Та же искра божья озаряла открывателей русских земель – Дежнёва, Хабарова, братьев Лаптевых, Лазарева, плывущего в Антарктиду. Национальный тип в Ленином представлении делился на два былинно-сказочных образа: Илью Муромца, лежащего на печи и грозно встающего с нее в минуту опасности, и неугомонного Ивана-царевича, которого всё несет и несет за приключениями в тридевятые царства на самых неожиданных видах транспорта. Ничего, ее неуемный Николай сам прекрасно найдет, куда себя приспособить. В крайнем случае, в каком-нибудь экзотическом виде спорта, как Рома Голубев…
То, что сын подружился со взрослым мужчиной и весь день наступает Роману на пятки, Лену совершенно не беспокоило – Ник всегда заводил необычные дружбы. Одно время возился с шестилетним малышом, подолгу о чем-то разговаривал, плавать учил на озере. А недавно привязался к одинокому старичку, помогал ему, как настоящий тимуровец, – как это ни странно для современного мальчишки. И ничего ей не рассказывал, как о своих детских походах на рынок. Лена не вмешивалась: конечно, ему не хватает дедушки, ее отца, они ведь так дружили.
Логичнее было бы предположить, что ему не хватает собственного отца, но подобные мысли просто исключены. У них эта тема не поднималась: родного Ник не помнит, Лена рассталась с ним много лет назад, а привести заместителя никогда не думала.
Ее отец, академик Николай Берестов, был человеком известным и далеко за пределами Белогорска. А в самом Белогорске он посадил тот самый легендарный парк, который, кажется теперь, был здесь вечно – огромный, с растениями и деревьями почти со всех широт. В советские времена в НИИ часто приезжали иностранные научные делегации, и сложилась традиция – сажать деревья той страны, откуда прибыли гости. На Аллее Дружбы росли японская сакура, индийская сирень, ливанские кедры.
Дед постоянно водил внука в берестовский парк, показывал разные растения – и рассказы о них заменяли маленькому Николаю обычные сказки. Постепенно он привык считать парк продолжением дома и во втором, кажется, классе, в сочинении на тему «Моя семья», написал: «У нас есть парк. В нем живут большие деревья…» – и дальше о каждом важном дереве, как о члене семьи, изложение дедовых сказок.
В доме Берестовых всегда было много народу. Коллеги, ученики, бесконечные родственники, просто посетители – Николай Иванович был еще и бессменным депутатом. Сколько Лена себя помнила, он постоянно кому-то помогал, куда-то звонил и за кого-то просил – устраивал на работу, хлопотал о жилье, о пенсии, о продвижении кандидатской, о приеме в аспирантуру, о публикации статьи в научном журнале. И всё это казалось естественным, хотя с ней он почти совсем не общался – не успевал, – даже когда Лена выросла и выбрала биофак, и им было о чем поговорить.
Нет, она никогда не ревновала отца к его Делу – это было святое, ее саму учеба, а потом работа захватывали точно так же. Но Лена терпеть не могла его пришельцев – так она называла почти всех, кто к академику Берестову приходил и вокруг него вертелся, – за несколькими исключениями. Лена ясно видела, что одни бесцеремонно решают свои дела, другим просто хочется погреться в лучах светила, иные ненавидят большого человека за его величину, но даже себе в этом не признаются, демонстративно нося маску преданности, – и не понимала, как остальные могут этого не видеть – особенно сам отец. Она ненавидела тех, кто отщипывал от него по кусочку, и ничего не могла сделать, а Берестов посмеивался над дочкиной холодностью к его окружению, принимая ее за нелюдимость.