Люболь 2 - стр. 24
"О, Боже...пожалуйста"…вслух или про себя, ломая ногти и задыхаясь... а по венам струится наслаждение раболепное, противоречивое, и новый экстаз полосует тело, заставляя взвиваться в его руках, стонать, изгибаясь за ним, за безжалостным рывком за волосы к себе. Сильными судорогами. Сжимая его член, и он врывается сильнее, жестко, в одном ритме. Я кончаю и плачу от невыносимого наслаждения. Теряя счет времени...теряя счет дикому удовольствию, обезумев от криков. Завывая, хрипя и умоляя...нет, не останавливаться ...умоляя брать и рвать на части.
И сорваться ещё раз... как от ударов хлыста. Я не знаю, чувствует ли он это... сколько раз сейчас подряд меня разодрало от наслаждения грязно принадлежать ему. Своему врагу. Проклятому цыгану, который отобрал у меня все и в то же время отдал так много, как никто и никогда за всю мою жизнь. Быть замученной им до полусмерти, со спутанными волосами и содрогающейся от очередных диких судорог. Кричать его имя и обхватывать пересохшими губами пальцы, принимая его глубже, расслабляясь и снова сжимаясь.
Я чувствую его дикость кожей, когда ничего не осталось от человека. Мне иногда кажется, что он им не был никогда, потому что слишком силен, вынослив, запредельно вынослив. Исполосован, испачкан кровью врагов, потом и копотью, и берет меня с таким яростным отчаянием. Чувствую, как содрогается, прижимая меня спиной к своей взмокшей от пота груди, и кричит от наслаждения, клеймя изнутри, растекаясь горячим семенем. Шепчет что-то на своем языке, жадно целует затылок, шею. Сбивчиво, надорванно, давая ощутить всю мощь его голода по мне.
Откинулся назад, на шелковое покрывало и раскиданные в хаосе страсти подушки, утягивая за собой, не выпуская из сильных рук, а я затылком чувствую, как его ребра ходуном ходят и сердце мне в темя колотится набатом. Ладонью под грудью держит, прижимая к себе, шумно дыша, а мне разрыдаться хочется и в то же время смеяться от счастья. Я кончиками пальцев веду по его запястью, по венам вверх к бицепсам, вызывая мурашки, а он вдруг и дышать перестал. Рука на моем теле дрогнула.
- Не нравится? – тихо спросила я и сама замерла.
- Я сейчас сдохну, девочка-смерть. Ты прикасаешься ко мне. Сама. После. Это впервые.
Я резко развернулась на нем и склонилась к его лицу, а он глаза закрыл, чтобы не смотреть на меня.
- Мой, Ману, - поцелуями по скулам, а он вздрагивает от каждого касания, как от удара, и мне кажется, у меня сердце сжимается от понимания…от осознания, насколько любит. Медленно целую его шею, вдыхая запах пота и едва уловимый аромат, тот самый звериный, необузданный. Тот, что всегда будоражил сознание. Убрала пряди его длинных волос и вдруг замерла, глядя на витиеватый шрам. Я ещё не понимала, почему сердце начало биться сначала тише, а потом быстрее, трогала пальцем затянувшуюся рану. Довольно свежую. И мне казалось, я ее уже видела.
- Что будет теперь?
- Тсссс, птичка, не бойся. Сегодня я тебя не убью. И даже завтра. Но я буду сжирать тебя так беспощадно, как только смогу, а ты мне покоришься. Будем считать что я твой персональный зверь. И муж.
Тяжело дыша, старалась унять сердцебиение. Только я знала, что он не отпустит. Это мы уже проходили не один раз.
- Ты не был зверем…ты им стал.
- Я перестал быть человеком с тех пор, как твой отец меня убил.