Любить нельзя - стр. 8
И я, отчего-то прикрыв ладонью пылающие губы, убежала раньше, чем Марк успел мне что-то сказать. Он меня звал, но я не обращала внимания. Мне надо было подумать. Проанализировать. Принять. Что именно? Что Марк меня… почти поцеловал?
Что это вообще на него нашло?
И как теперь быть?
Еще я не понимала реакцию своего тела. Почему мне так жарко? Так удушающе жарко, будто стою под солнцем, а лучи касаются только тех участков кожи, где побывали пальцы Марка.
Я долго гуляла по полупустой школе и продолжила бы бездумно ходить с этажа на этаж, если бы не папа.
– Полина, где ты? – первым же делом спросил он недовольно. Судя по тону, он зол.
– Я еще в школе, па, – ответила я и осторожно задала вопрос: – Что-нибудь срочное?
– Неважно, – отмахнулся мужчина. – Лучше скажи, где Марк?
Мне стало нехорошо. Вдруг подумалось, что отец мог каким-то невероятным образом узнать о том, что… что чуть не произошло.
– Я его не видела, – дрогнувшим голосом сообщила я.
– Вот паршивец, – прошипел папа. – Если встретитесь – пусть срочно идет домой.
Я пообещала, что так и сделаю, и, завершив вызов, направилась в сторону кладовой, по пути набирая брату, но его телефон был выключен. Помещение, где хранили всякий ненужный инвентарь, было пустым, холодным и неуютным. Лишь на белой стене, еще два часа назад чистой, виднелись пара кровавых пятен. Точно от удара кулака…
Несколько секунд озадаченно смотрела на следы, а затем принялась искать свою тетрадь с двойкой, но не нашла.
***
– Марк, еще раз уточняю: это были ты и твои друзья? Ты в здравом уме ограбил магазин?
– Киоск, – тихо поправила я, но умолкла, едва отец строго на меня посмотрел.
Я перевела взгляд на брата. Тот стоял почти неподвижно и не уронил ни звука. Ему словно было все равно… Разве он может быть безразличен к своей судьбе? Папа же хочет его отослать в закрытую школу! И если сейчас сделать хоть что-нибудь, то, возможно, он передумает. Довлатов-старший отходчивый человек, надо просто найти смягчить его.
"Ну же, солги", – мысленно взмолилась я. Мне безумно хотелось подойти к Марику и взять за руку, поддержать. Он как только переступил порог, так отец и начал допрос. Откуда-то ему было известно о том, что творилось прошлой ночью.
– Марк, не вынуждай повторять уже трижды или повышать на тебя голос, – у папы уже сдавало терпение. Он хмурился, на лбу залегла жесткая складка, а голос обжигал холодом.
"Солги, Марик, миленький!", – повторяла я про себя, вслушиваясь в напряженную тишину и ожидая насмешливое "нет" и грубую шутку в стиле Марка.
Однако я получила иное. Прожигающий насквозь взгляд парня и бесцветное:
– Да.
– Что "да"?! – взревел отец. – Ты ограбил?
Я ведь знаю, что это не так, что он ничего не взял, но едва открываю рот, начинает говорить Марик.
– Я.
Мне в этот миг захотелось его стукнуть! Что за дурак? Зачем он так? Я ведь даже с тетей Машей договорилась о том, как отстранить от этой истории брата, а тут… Дурак, других слов нет.
– Ладно. А бутылки из-под виски? Тоже ты? – кажется, папа сам не желал рубить с плеча и ожидал хоть каких-то оправданий, чтобы не совершить то, о чем будет жалеть.
– Я. – Марик оставался невозмутимым. – И что?
Что он творит?! Злит родителя еще больше, вместо того, чтобы признать свою вину и рассказать правду.
– Вот паршивец! – прошипел вконец разъяренный папа. – Я тебе даю все, что в моих силах, чего тебе еще не хватает?! Что, твою мать, тебе не хватает, что ты начал выпивать в пятнадцать и воровать?! Может, ты еще и куришь?