Любимые дети, или Моя чужая семья - стр. 42
Вторая теория: я имею какое-то отношение к ее исчезновению. Вслух они этого не говорили. Но не нужно быть гением, чтобы понять, что творится в их головах. Сладкая парочка: детектив Уайли, а как зовут второго, не могу вспомнить, устроили третий обыск. Искали дневник или мемуары, хотя я уже посмотрел всюду, где только можно. После того как они устроили разгром, они еще два часа допрашивали меня. Вопросы начинались с самых невинных, а потом протягивались по всем комнатам, как паутина, пока окончательно не сбили меня с толку. Я разозлился, сказал им, что они зря тратят время, и Уайли сказал: «Успокойся, Кит», что взбесило меня еще больше. Посмотрел бы я, как он бы успокоился, если бы пропала его мать.
Они спросили меня, где я был в день ее исчезновения.
– В школе, – ответил я.
Глупо. Я тут же понял, что все испортил.
Уайли прямо в моем присутствии позвонил в школу, чтобы проверить записи посещения.
– Угу, – сказал он в телефон, не спуская с меня полузакрытых, что-то подозревающих глаз. – Угу. Верно. Спасибо.
Он выключил телефон и заговорил с другим парнем так, словно меня в комнате не было.
– Она говорит, что он ушел после шестого урока.
Оба уставились на меня. Словно спрашивая: «Ну, что теперь скажешь, парень?»
– Ладно. Я пошел на причал заниматься сёрфингом. Можете спросить кого угодно. – Но я знал, что парни, которые вечно торчат на причале, не смогут точно сказать, был я там в тот день или нет. На воде можно стать невидимым. Поэтому мне и нравилось туда ходить.
Копы, наконец, убрались, и следующие несколько часов я ждал, что они вернутся с наручниками или, хуже того, с социальным работником. Я поверить не мог, как они еще не сообразили, что мне только семнадцать. Никто на встрече у Лорел словом об этом не обмолвился. Если копы считают, что мне восемнадцать, пусть так и будет.
Я умудрился взять тележку со скрипучими колесами, так что все покупатели наверняка заметят обожженного парня. Из-за гнутого колеса тележку было трудно толкать, что, возможно, отозвалось бы острой болью в плече, не прими я утром двойную дозу перкосета. Хорошо еще, что при отсутствии еды у меня было полно перкосета. Я получал таблетки по почте, и мать, должно быть, как раз пополнила запасы перед тем, как исчезнуть. По крайней мере, когда речь шла о болеутоляющих, я был богачом.
Я низко опустил голову, проходя по магазину, бросая продукты в тележку и ни на кого не глядя. Хотелось покончить с этим побыстрее, но я не знал, где что лежит. Нашел хлеб и взял несколько нарезок с ветчиной и сыром. Тележка меня достала, поэтому я ее сменил на более приемлемую. Бросил в нее туалетную бумагу. Банки с кока-колой. Вытащил одну из картонной упаковки и выпил, как была, теплой, пока колесил по магазину. Прошел мимо холодного пива. О черт, что бы я только не отдал за упаковку из шести банок! Я знал парня на автозаправке, который согласился бы купить ее для меня. Он обгорел в Ираке, так что понимал, каково это.
Отыскал овсяные хлопья и бросил в тележку пару коробок. Но тут же увидел цену. Четыре доллара сорок девять центов? Ни за что!
Я поставил коробки обратно на полку и стал искать что-то подешевле. Больше ни на чем цен не было. И как, спрашивается, я должен сообразить? Я собирался обойтись десятью баксами. Если все здесь так дорого, я пропал. Как матери удавалось прокормить нас? Она вечно отрезала скидочные купоны, может, именно поэтому и выживала на те дерьмовые деньги, которые получала в «Яванском кофе». Я не хотел думать о ней, пока нахожусь в магазине, иначе опять разрыдаюсь, как тогда, в ванной Лорел. Вот было бы классно! Посреди «Харрис Титер»!