Любимец моих дьяволов - стр. 38
Ну а для Артура я всегда была невидимкой. Всех интересовала лишь Дусманис. И от этого я становилась еще злее, стервознее. Почему жизнь так удивительно несправедлива? У меня есть все что пожелаю и в то же время я бесконечно одинока и несчастна. Вокруг полно людей, знакомых, тусовка огромна. Но все кто липнет ко мне – либо подлизы, либо уроды, либо придурки. Ни подруги настоящей, ни семьи…Отец все время занят своим бизнесом, хотя и так денег куры не клюют, но ему все мало. «Пока работаю – живу», - так он говорит. С каждым годом мы еще сильнее отдаляемся друг от друга. Иногда мне кажется, что он относится ко мне как к вещи. Еще одному предмету в коллекции. Или как к проекту. Иначе почему так повернут на моей невинности. Разве это самое главное, а не то, чтобы твой ребенок был счастлив?
Если бы не случай с Глебом, я бы наплевала на эту идею фикс Германа, и сделала бы ЭТО с первым встречным. Ну может не с первым… Но я точно хранила невинность не из-за бзиков отца. Просто тот случай еще мучил меня. К мужчинам было отвращение. Недоверие. А еще причина как всегда была в Якобе. Я ненавидела себя за то что не могу забыть его, выбросить из головы тягу к глупым сказкам… Но не получалось.
Вот и угождала папочке вопреки своей воле. Последнее время, перед появлением в нашем доме Штаховского, мы с отцом окончательно отдалились друг от друга. Даже разговариваем редко… Да и не о чем. Так повелось…Не умеет он с детьми, все время об этом говорит. Жалеет, что сына нет. Бабы – сплошь гниль попадаются – любимое выражение Германа. Я даже не знаю ничего о своей матери. Он никогда не говорит о ней. Подозреваю, что она - какая-нибудь случайно залетевшая шлюха… Хотя в детстве придумывала себе сказки, что моя мама – таинственная принцесса, которую отец выкрал, а потом ее снова отняли у него. Глупые, примитивные, штампованные мечты. Я бесконечно одинока.
Мне всегда нравилось все необычное, странное. Даже в модели я пошла не ради самоутверждения – меня манила возможность попробовать разные образы.
Мне интересны люди. Но я не умею общаться. Не знаю почему отец воспитал меня такой. Я редко нравилась окружающим. Просто мне это было неинтересно – нравиться. Гораздо больше меня привлекало бросать вызов. Может поэтому меня так вдохновлял каждый раз, когда Якоб Штаховский смотрел на меня с яростью? Впору было подумать, что он вот‑вот разорвет меня на части. И не в приступе злобы, а медленно и методично. И в этот момент меня накрывали фантазии о том, какие крупные у Якоба руки. И что они не только рвать меня могут, но и гладить, ласкать. И мне хотелось зажмуриться от собственной порочности.
Будучи снаружи яркой красивой оберткой, внутри я была той самой пресловутой серой мышкой. Вся моя бравада, стервозность, флирт - лишь защитная оболочка за которой я прятала свои страхи и комплексы. Мужчины после произошедшего на дискотеке, после Глеба, вызывали во мне отвращение. Как и женщины. Подружка, которая так жестоко подставила меня навсегда занозой засела в сердце. Я боялась сходиться с людьми. От каждого ожидала подвоха, и предпочитала нападать первой. А Василина... Она бесила меня тем, что выглядела как раз-таки серой мышью, хотя была красивой, эффектной. Ни капли агрессии, сплошь мягкость и трепетность. Ее любили, она очаровывала своей нежностью и ранимостью, притягивала людей. Тогда как я наоборот, тщательно прятала свои страхи.