Лю Яо. Возрождение клана Фуяо. Том 1. Полет птицы Пэн - стр. 14

По обе стороны от дверей горели Неугасаемые лампы, украшенные магическими символами более тонкой работы, чем на «фамильной реликвии» семьи Чэн. Огонь горел ровно, освещая самые дальние уголки, его мягкий свет не дрожал от ветра, и пламя не колыхалось, стоило кому-то пройти мимо. Висевшая между лампами табличка гласила: «Цинъань»[36]. Казалось, что эти иероглифы и название «Фуяо», увиденное Чэн Цянем ранее, написал один и тот же человек.

Юношу, сопровождавшего Чэн Цяня, звали Сюэцин. Он был почти ровесником старшего брата Чэн Цяня, и в его внешности не было ничего интересного, что делало его самым неприметным среди всех остальных. Но при внимательном рассмотрении он выглядел довольно привлекательно. Сюэцин казался молчаливым и не искал внимания.

– Это боковой павильон, также называемый Цинъань. Слышал, когда-то здесь жил глава клана, но потом переехал. Он также использовался как обеденный зал. Знает ли третий шишу[37], что такое обеденный зал?

По правде говоря, Чэн Цянь не совсем понял, что это значит, но кивнул, не выказав особого беспокойства. Тогда Сюэцин провел его во двор и показал раскинувшийся в его центре прудик диаметром в чжан. На стоявшей рядом табличке, сделанной из черного вяза, были начертаны символы, предназначенные, вероятно, для того, чтобы остановить отток воды. Вода в пруду не двигалась и не расходилась рябью.

Присмотревшись, Чэн Цянь обнаружил, что это был вовсе не пруд, а редкий драгоценный камень.

Этот камень, не нефрит и не жадеит, был невероятно холодным. Темно-зеленый, с легким синим отливом, он излучал безмятежное спокойствие.

Чэн Цянь никогда раньше не видел такого редкого сокровища. Даже если он и не хотел показаться невеждой, его на мгновение охватило изумление.

– Никто не знает, что это такое, но мы называем его камнем чистых помыслов. Раньше во время поста и воздержания глава переписывал на нем священные тексты. Летом с ним во дворе будет намного прохладнее, – сказал Сюэцин.

Указав на символы, Чэн Цянь не удержался от любопытства и спросил:

– Брат Сюэцин, для чего они здесь?

Сюэцин не ожидал, что Чэн Цянь будет так вежлив с ним. Он слегка растерялся от такого обращения, а затем ответил:

– Третий шишу, вы поражаете меня куда больше, чем я мог подумать, – это не заклинания.

Чэн Цянь бросил на него быстрый взгляд. Сюэцин, к его удивлению, уловил тень сдерживаемого сомнения. Казалось, глаза этого мальчика могли говорить. На взгляд Сюэцина, он подавал гораздо большие надежды, чем другой ребенок, которого привел глава клана.

Сюэцин не нашел подходящих слов, чтобы описать свои чувства. Он понимал, что у этого мальчика не было ни благородного происхождения, ни особого образования, но он изо всех сил старался выглядеть настоящим благородным мужем. Правда, получалось очень неуклюже. Каждое его движение было сдержанным, будто он выбирал, какую маску натянуть для того или иного человека.

Проще говоря, Чэн Цянь напускал на себя важный вид, не преследуя никаких конкретных целей.

Обычно те, кто вел себя слишком неестественно, не нравились Сюэцину, даже если были всего лишь детьми. Но Чэн Цянь почему-то не вызывал у него неприязни. Напротив, Сюэцин испытывал к мальчику некоторое сострадание.

– Третий шишу, я всего лишь слуга, – мягко сказал он. – У меня нет никаких выдающихся способностей. Я отвечаю за повседневную жизнь главы клана и остальных. Искусство создания амулетов – это обширное и глубокое знание, о котором я не имею ни малейшего понятия. Все, что я знаю, – это то, что услышал краем уха от главы. Молодой господин может пойти и спросить главу или моего… вашего дашисюна.