Лягушки - стр. 83
И последовала история обретения человечеством (хотя бы и одними синежтурцами, и этого достаточно) новой породы животных. Юннат Харченков из семнадцатой школы (да, юннаты не перевелись) увидел в лесной луже искалеченного тритона, принёс домой, попытался спасти. Увы, всяческий интерес к жизни у тритона был потерян. И тогда просвещённый мальчик додумался снабдить страдальца компанией задорных, ещё не угнетённых бытом лягушек. Определить, какого пола искалеченный тритон, юннат не смог, а потому на всякий случай одарил его другом и двумя подругами. И подействовало. Тритон потихоньку ожил, стал столоваться вместе с лягушками, а до того пищи не принимал, принялся играть с ними, и в положенный срок из лягушачьих икринок, не из всех, конечно, а из некоторых, вылупились невиданных форм головастики. Юннат Харченков теперь моцартовский стипендиат в Самарском университете и, используя опробованную им методику, вывел там морозоустойчиво-вкусную породу свиновепрей, теперь уже с привычным набором конечностей.
Тритонолягуш Костик, сидевший во время рассказа гарсона в тихой задумчивости, припрыгал к столику Ковригина, посмотрел тому в глаза, чуть ли не утопив Ковригина в своих рыже-зелёных глазищах, произвел некие движения лапами, понятые гарсоном, и нырнул в водоём. Круглые листья (блюдца) покачались и притихли.
– Вы ему понравились! – радостно воскликнул гарсон. – Он не имеет ничего против. Вас допустят и к борьбе, и к шахматам, и даже в лабиринт.
– А если б не понравился?
– Могли бы отсюда и не выйти…
«Ничего себе, – подумал Ковригин. – Не зря, значит, были предложены живописные виды у водоёма. Такой у них фейс-контроль!» Ковригин почувствовал, что аппетит у него пропал.
– Пить что-нибудь будете? – спросил гарсон.
– Знаете, – сказал Ковригин, – всех этих мамалыг мой организм, пожалуй, не выдержит.
– Дозволено предоставить вам другое меню, – в почтении согнул спину гарсон.
В протянутом «другом» меню мамалыг и голубцов в виноградных листьях Ковригин не обнаружил, но ему показалось, что и здесь отношение к Франции имеют лишь слова «пти» и «гранд». Пти-харчо и Гранд-харчо.
– Думаю, думаю. Выбираю, – предупредил вопрос гарсона Ковригин. Сам же спросил: – А если бы вместо добродушного и внимательного Костика у вас под фонтаном проживали бы аллигатор или даже, помечтаем, амазонкская анаконда, и я бы им не понравился?
– Эти бы, – подумав, сказал гарсон, – суток трое дрыхли бы, переваривая вас. Вы длинный… И пропустили бы, куда не надо, всякую шваль. Нет, крокодилов и удавов у нас не держат. Копчёные крокодилы у нас в холодных закусках. Живые они – невыгодные. Серьёзные люди на своих ранчах-заимках заменили охранников – крокодилов на тритонолягушей. Они-то оказались зверскими сторожевыми животными. Причём и смышлеными.
– Замечательно, – сказал Ковригин. – У вас небось в меню есть лангет «Обоз-88», тава кебаб по-синежтурски и сосьвинская селёдка.
– Откуда вы…
– Я приехал в Синежтур в фирменном поезде.
– Понятно. Разочарую вас. Обозолангеты – в «Люке» при Башне. Для туристов. Сосьвинская селёдка – в «Империале». А тава-кебабы – «У Марины».
– У какой Марины? – насторожился Ковригин.
– У ясновельможной. А у нас сосьвинские раки. В пиве. Не хуже марсельских лобстеров. Сосьва – речка чистая. У нас там заготовители.