Лягушки - стр. 41

В начале революции я тоже хотел стать хунвейбином, но Сяо Сячунь не позволил. Сказал, что я – черный заводила, взращенный «правым» учителем Чэнем. А еще сказал, что мой прадед не настоящий пламенный революционер, а предатель, что моя тетушка – гоминьдановский шпион, несостоявшаяся невеста изменника, сожительница «каппутиста». Ну погоди же! Подобрав собачьего дерьма, я завернул его в листок и спрятал в руке. Подошел к нему и говорю: «Сяо Сячунь, что это у тебя кончик языка черный?» Тот, не ожидая подвоха, рот и разинул. Я ему туда то, что было в руке, запихнул, повернулся – и дёру. Ясное дело, он меня не догнал. Во всей школе это никому не удавалось, кроме учителя Чэня.

Когда я увидел его в кедах учителя Чэня, с этим копьем и стартовым пистолетом за поясом – образчик низкого человека, упоенного успехом, да еще подчеркивавшего свое превосходство, – в душе смешались зависть и ненависть, и я решил приструнить его. Я знал, что он очень боится змей, но тогда уже стояла поздняя осень, и их нигде не найдешь. Под тутовым деревом у реки я нашел кусок гнилой веревки, скатал ее, спрятал за спиной, подкрался к нему и с криком «Ядовитая змея!» набросил ему на шею.

Сяо Сячунь с диким воплем отбросил копье и стал яростно срывать ее с шеи. Лишь разглядев, что перед ним всего лишь кусок гнилой веревки, он стал постепенно приходить в себя.

Он поднял копье и зашипел сквозь зубы:

– Вань Сяо Пао, контра этакая! Бей! – И подняв копье, ткнул им в мою сторону.

Я бежать.

Он за мной.

Когда мчишься по льду, всей сноровки не выкажешь. Угнетал холодок страха, что это копье пронзит меня. Я знал, что этот паршивец заточил копье на точильном круге до невероятной остроты, знал также, какая у него злобная и коварная душонка, да и когда в руках у тебя острое оружие, желание убить усугубляется. Сяо Сячунь нередко ни с того ни с сего вонзал его в дерево, в мишень в форме человека, связанную из жгутов рисовой соломы, а не так давно заколол насмерть хряка, который только что спарился со свиноматкой. На бегу я то и дело оборачивался глянуть на него. Волосы торчком, глаза аж округлились, стоит ему догнать меня – и прощай моя жалкая жизнь.

Я бежал и бежал, вокруг людей, в проходах между ними. Один раз споткнулся и упал, а поднявшись, рванул прочь, потому что Сяо Сячунь чуть не попал в меня копьем. Копье вонзилось в лед, во все стороны полетели осколки. Он тоже споткнулся, но встал и побежал дальше. Встал и снова за мной. Я то и дело на кого-то налетал, на женщин, мужчин. «Экий медведь этот ребенок, чего толкаешься!» – «А-а!» – «Спасите!» – «Убивают!» – ворвавшись в одну из колонн, двигавшуюся под барабанный бой, я сбил их с ритма – у нескольких «подрывных элементов» упали колпаки – я кружил вокруг Чэнь Э, отца Чэнь Би, Ай Лянь, его матери – вокруг Юань Ляня, отца Юань Сая, он тоже теперь стал «каппутистом» – промчался мимо Ван Цзяо. Увидел лицо матушки, услышал, как она испуганно вскрикнула – увидел своего доброго приятеля Ван Ганя – за спиной послышался глухой стук, а потом истошный вопль Сяо Сячуня – только потом я узнал, что именно Ван Гань втихаря выставил ногу, и Сяо Сячунь растянулся носом в лед. Разбил себе все губы, еще повезло, что зубы остались целы. Поднявшись, Сяо Сячунь вознамерился отомстить Ван Ганю, но его перепугал Ван Цзяо, рыкнувший: