Львы Сицилии. Сага о Флорио - стр. 24
Мариучча устилает постель тряпками и полотенцами, чтобы не запачкать матрас, потому что сейчас ей придется довести до конца начатое природой.
– Разве Паоло не знал? – шепчет Иньяцио.
Джузеппина мотает головой. Она плачет, и он не знает, как ее утешить, он может только попросить прощения. Бормочет невнятные слова, мокрые пряди волос падают ему на лицо. Он помогает ей лечь, собирается уйти, но мешкает, берет ее руку, целует ладонь. А потом уходит, он не хочет, чтобы акушерка заметила тот ад, который он носит в себе.
Когда Паоло возвращается домой, Виктория, стоя на коленях, оттирает пол.
– Тетя там, – говорит она тихо, кивая в сторону спальни. Она погружает руки в красноватую воду, отжимает тряпку, трет пол.
Паоло подходит к ней.
– Тебе не следует этого делать.
– А кому, если не мне? – удивленно спрашивает Виктория с ноткой упрека.
Внезапно Паоло понимает, что она выросла, что она почти женщина. Но она не дает ему договорить.
– Тетушке было плохо уже несколько дней, ее тошнило, она быстро уставала. Вы не заметили? – спрашивает она. Серьезная, строгая.
Паоло что-то бормочет, мотает головой. Чувство вины сдавливает ему сердце, сжимает его в комок. Теперь он многое понимает. Даже ее бунт прошлой ночью.
Виктория молча смотрит на него. Она встает, выливает грязную воду за дверь. Ее темные, спокойные глаза не обвиняют. В них – боль. Сострадание. Понимание.
– А где Иньяцио? Винченцо?
Девочка берет тарелку, мелко режет овощи, чтобы приготовить мясной бульон, каким поят рожениц.
– Дядя Иньяцио пошел с Винченцо погулять, чтобы не мешать здесь, пока донна Мариучча работала. – Голос у нее смягчился. – Идите к тете. Нельзя оставлять ее одну. Бедняжка, она думает, что это ее вина.
Значит, это моя вина? Моя, ведь я даже не заметил, что ей плохо.
Он стоит на пороге спальни и смотрит на жену с болью и сочувствием. Если бы он знал, то накануне не стал бы настаивать.
Осторожно подходит к ней.
– Ты могла бы сказать мне.
В этом нет упрека, только горечь. Он чувствует себя беспомощным. В его глазах боль, чувство вины снедает его.
– Почему ты ничего не сказала мне? – настаивает он.
Из-под прикрытых век по щеке Джузеппины катятся слезы, следуя проторенной тропинкой. Паоло присаживается к ней на кровать.
– Не плачь. Пожалуйста. – Он вытирает ей слезы. – Может, был бы еще сын. Видно, не судьба.
Джузеппина лежит неподвижно, смотрит в стену. Никаких извинений, ни слова «прости», не то что Иньяцио.
Мариучча бесшумно выскальзывает из комнаты.
Бухта Кала пустынна. Холодно. На набережной несколько носильщиков и моряков. Ветер яростно хлещет городские стены, полощет развешанное белье, с шумом захлопывает ставни.
– Вон тот корабль?
Винченцо на руках у Иньяцио, обнимает за шею, указывает в море. Дядя закутал его в свой плащ, чтобы защитить от трамонтаны, холодного северного ветра. Церковь Пьедигротта закрыта, у ворот нет даже нищих. По стене замка Кастелламаре ходит часовой, придерживая шляпу.
– Да, это баркас. На нем мы приплыли сюда, когда ты был маленьким.
– Очень маленьким?
– Очень. Таким маленьким, что помещался в корзине.
Винченцо вырывается. Иньяцио опускает его на землю, мальчик подходит к каменному краю парапета, смотрит вниз, на темную воду. Верх якоря, покрытого водорослями, погружен во тьму.