Львов под русской властью. 1914–1915 - стр. 36
Далее автор описывает внешность С. Шереметева как человека лет тридцати двух, брюнета, смуглого, хорошо сложенного. «…Разговор ведется на французском языке, которым он владеет в совершенстве, я довольно слабо, но взаимопонимание легко приходит. Голос его теплый, мелодичный, слушает внимательно, отвечает обдуманно, не сбивает никого банальной фразой, старается хорошо понять и дать ясный, и насколько возможно, удовлетворительный ответ. За каждый перерыв извиняется с изысканной вежливостью, хотя трудно было бы сердиться, потому что каждое такое интермеццо представляет новые и интересные наблюдения, открывает новые и симпатичные характеристики. Подходят к нему офицеры разных званий с рапортами, которые он принимает с любезным жестом и отдает дальнейшие распоряжения, позволяя (о диво!) даже младшим делать свои замечания и высказывать собственное, иногда иное, мнение, время от времени призывает кого то из солдат, называя его (о ужас!) “милый друг”, – мужик вытягивается в струнку, но смотрит ему в глаза так смело, весело и доверчиво, – одним словом, какой то другой мир, другой дух, и все такое очень человечное, такое совершенно… не австрийское!!»
В этом месте автор сделал сноску следующего содержания: («Не хочу быть несправедливо обвиненным в некритичном восхищении москалями. Знаю хорошо, что не все они такие, и не всегда такие, сейчас шли вперед, упоенные триумфом, и все у них было хорошо. Другое показали лицо, потерпев неудачи.
С Австрией бывало наоборот. Пока была битой, умела быть терпимой. Все конституционные свободы приходили вследствие лет поражений и внутренних трудностей (1848, 1859, 1866). Только когда поддержанная прусскими плечами, отведала побед, стала неприятной, грубой, наконец страшной».)
«Дело, с которым пришел, уладилось гладко. Гр. Шереметев с удовольствием согласился с дальнейшим функционированием судов, пообещал всяческую помощь и поддержку, согласился с оставлением эмблем и официальных надписей на зданиях судов. Затронул он и вопрос о формуле приговоров, решение которого сам значительно облегчил, признавая без колебаний, что мы от имени российского царя выносить приговоры не можем, счел только недопустимым упоминание имени императора Франца Иосифа, но поскольку пояснил ему как звучит формула, предписанная в Австрии (“Именем Его Императорского Величества” – без упоминания имени) – заявил: “если так, то нет никаких затруднений. Можете, господа, дальше употреблять эту формулу, а каждый может себе ее толковать, как ему нравится”. Наконец, поставил условие, чтобы в наименованиях судов опускать добавление “ц.к.” (цесарско королевский)».
Таким образом, с разрешения русских властей львовские суды смогли возобновить свою деятельность.
В здании суда на улице Батория наряду с местным судом разместился русский военный суд.
8 сентября военный губернатор перенес свою канцелярию из ратуши в здание Австро-венгерского банка на улице Мицкевича, № 8.
14 сентября начальник городской милиции С.Тауэр по указанию военного губернатора С. Шереметева издал распоряжение, адресованное владельцам ресторанов, и запрещающее продажу всех без исключения алкогольных напитков. За нарушение запрета предусматривался штраф в размере от 100 до 2000 крон или три месяца ареста, за повторное нарушение – только арест.