Ложная память - стр. 84
В конце концов она оказалась не в силах придерживаться своего твердого решения не входить в гараж и избегать риска находиться там, среди его острых соблазнов до тех пор, пока Дасти рано или поздно не вернется домой. Она открыла дверь из кухни, нащупала выключатель и зажгла люминесцентные лампы на потолке.
Как только Марти перешагнула через порог, ей в глаза бросился щит, на котором был укреплен набор садовых инструментов, о которых она совершенно забыла. Совки и лопатки. Ножницы, большая лопата. Секатор с пружиной и лезвиями, покрытыми тефлоном. Электрическая машинка на батарейках для подрезки живых изгородей.
Кривой садовый нож.
Скит с шумом возил ложкой по десертной чашке, выскребая из нее последние следы сливок и сахара.
И, словно на звук ложки, постукивавшей по фаянсу, явилась новая сиделка, которой предстояло наблюдать за Скитом ночью. Ее звали Жасмина Эрнандес, миниатюрная, хорошенькая для своих тридцати с небольшим лет, с глазами цвета иссиня-черной сливы. В ее облике сочетались таинственность и чистота. Ее униформа сияла белизной и свежестью, и при этом она казалась воплощением профессионализма, хотя красные тапочки с зелеными шнурками намекали – и не без основания, как это выяснилось почти сразу же – на некоторую игривость характера.
– Ой, какая же вы маленькая, – воскликнул, увидев ее, Скит и подмигнул Дасти. – Жасмина, я не представляю, как вы сможете остановить меня, если я попытаюсь покончить с собой.
Сиделка отцепила поднос от кровати, поставила его на тумбочку и серьезно ответила:
– Послушайте, стрекотунчик, если для того, чтобы уберечь вас от подобного поступка, потребуется переломать вам все кости и с головы до пят запеленать в гипс, то я смогу это сделать.
– Святое дерьмо, – воскликнул Скит, – где вы учились медицине – в Трансильвании?
– Еще хуже. Меня учили монахини из ордена Сестер Милосердных. И предупреждаю вас, стрекотунчик, что я не потерплю никаких ругательств во время моего дежурства.
– Простите, – сказал Скит с искренним раскаянием. Но ему все же хотелось еще поддразнить свою опекуншу. – А что делать, если мне нужно будет пойти пи-пи?
Жасмина, потрепывая уши Валета, заверила:
– У вас не может быть ничего такого, что мне не приходилось бы уже видеть, хотя уверена, что я видела кое-что побольше.
Дасти улыбнулся Скиту.
– Ты, пожалуй, правильно поступишь, если теперь будешь говорить только: «Да, мэм».
– А что значит «стрекотунчик»? – поинтересовался Скит. – Вы же не станете давать мне дурных прозвищ, не так ли?
– «Стрекотунчик» – это колибри, – объяснила Жасмина Эрнандес, ловко засунув электронный термометр в рот Скиту.
– Так, значит, вы называете меня колибри? – смиренно спросил Скит. Поскольку во рту у него был термометр, его слова звучали невнятным бормотанием.
– Стрекотунчиком, – подтвердила сиделка.
Со Скита давно уже сняли датчики электрокардиографа, так что она приподняла его костистое запястье и посчитала пульс.
Еще один щемящий импульс беспокойства, холодный, как стальное лезвие между ребрами, скользнул в душе Дасти, но он не мог определить его причину. И чувство это не показалось ему новым. Это было то же самое неопределенное подозрение, которое ранее подтолкнуло его на то, чтобы следить за отражением Скита в темном окне. Что-то здесь было не так, но необязательно со Скитом. Его подозрение переключилось на место, в котором они находились, на клинику.