Ложная память - стр. 75

– Но, Суз, помилуй бог, ты хочешь сказать, что он занимается с тобой любовью?

– Никакой любви не бывает.

– Он тебя…

– Насилует меня. Я знаю, что он все еще мой муж, мы просто разъехались, но это – насилие.

– Но ты не просыпаешься при этом?

– Ты должна верить мне.

– Конечно, родная, я верю тебе. Но…

– Может быть, меня как-то одурманивают?

– Но когда же Эрик мог бы накачать тебя наркотиками?

– Я не знаю. Нет, конечно, это сумасшествие. Натуральный психоз, паранойя. Но это же случается.

Клик-клик.

Не открывая глаз, Марти задвинула ящик.

– Когда ты просыпаешься, – нервно спросила она, – твое нижнее белье надето на тебе?

– Да.

Открыв глаза и глядя на правую руку, с силой стиснувшую ручку ящика, Марти сказала:

– Получается, что он входит, раздевает тебя и насилует. А потом, перед тем как уйти, он снова надевает на тебя футболку и трусики. Но зачем?

– Может быть, для того, чтобы я не догадалась, что он был здесь?

– Но ведь он оставляет следы.

– Больше я никак не могу это объяснить.

– Суз…

– Я знаю, знаю, но я всего-навсего страдаю агорафобией, а не сошла с ума. Помнишь? Ведь ты сама недавно сказала мне это. И, послушай, есть еще кое-что.

Из глубины закрытого ящика донеслось приглушенное клик-клик.

– Иногда, – продолжала Сьюзен, – у меня бывают раздражения.

– Что?

– Там, – осторожно сказала Сьюзен, понизив голос. И эта застенчивость куда яснее показывала всю глубину ее тревоги и оскорбления, чем все предыдущие слова. – Он не… ласков.

В ящике ножницы щелкали лезвием о лезвие: клик-клик, клик-клик.

Сьюзен перешла на шепот, и казалось, что она говорит откуда-то издалека, словно гигантская волна сорвала ее дом с побережья и унесла в море, и теперь он плыл к далекому и темному горизонту.

– Иногда и мои соски оказываются воспаленными, а один раз на груди обнаружились синяки… пятна, величиной с кончики пальцев, там, где он слишком сильно сжал.

– А Эрик отрицает все это?

– Он отрицает, что бывает здесь. Я не… не обсуждала с ним подробности.

– Что ты имеешь в виду?

– Я не высказывала ему обвинений.

Правая рука Марти все так же упиралась в ящик, толкая его от себя, будто что-то находившееся в ящике стремилось выдвинуть его наружу. Она нажимала на ручку с такой силой, что почувствовала боль в мышцах.

Клик-клик.

– Суз, побойся бога. Ты считаешь возможным, что он вводит тебе наркотик и трахает тебя во сне, и не сказала ему об этом прямо?

– Я не могу. Я не должна. Это запрещено.

– Как – запрещено?

– Ну, понимаешь ли, не прямо, не в том смысле, что я не могу чего-то делать.

– Нет, не понимаю. Что это за странное слово – запрещено. Кем?

– Я не имела в виду, что это запрещено. Сама не знаю, почему я так сказала. Я просто имела в виду… ну, не знаю, что я имела в виду. Я так смущена.

Несмотря на то что собственное волнение все так же мешало Марти сосредоточиться, она все же уловила в словах, которые с таким очевидным трудом подбирала Сьюзен, какую-то чрезмерную запутанность и не пожелала закрыть глаза на эту проблему.

– Кем запрещено? – повторила она.

– Я три раза меняла замки, – сказала Сьюзен вместо ответа на вопрос. Ее голос вновь окреп, но в нем появились резкие нотки возможной истерики, которую она старательно пыталась сдержать. – И всегда это делали сотрудники различных компаний. Ведь Эрик не может быть знаком с каждым слесарем, ведь правда? И я не говорила тебе об этом до сих пор, потому что боялась показаться ненормальной, но я посыпала подоконники тальком, так что, если бы он каким-то образом проникал через запертые окна, то остались бы следы, отпечатки рук в порошке, какие-нибудь другие следы, но по утрам тальк всегда оставался нетронутым. И еще я подсовывала кухонный стул под дверную ручку, так что даже если у этого ублюдка есть ключ, то он не мог бы открыть дверь, и на следующее утро стул всегда находился там, куда я его ставила, и все равно его