Ложечник - стр. 18
Делать нечего, пришлось ждать, пока ослик наестся досыта. Потом они опять двинулись – оставался последний отрезок пути. Рев воды из ущелья постепенно становился громче. На спуске, кроме сосен, стали появляться деревья со светло-зеленой листвой. Стволы у них были толстые, поросшие мхом.
День подходил к концу, уже смеркалось. Идти дальше Янис уже не мог. Он привязал ослика к ветке, достал из корзины кроличье одеяло и рухнул на землю. Улегся поудобнее, закрыл глаза и тут же уснул.
Когда он проснулся, вокруг было промозгло, стоял утренний туман. Кроличье одеяло намокло, со стороны, где не было меха, виднелись темные пятна. Янис пощупал нос. Вроде в порядке. Посмотрел на пальцы. Ногти черные, руки в грязных разводах, но следов Великой хвори нет. А вот с ногами что-то не то, он сразу это понял. Нельзя было засыпать, не сняв ботинки. Янис кое-как развязал узел и потянул за каблук левого ботинка. Ногу пронзила такая боль, что он оставил ботинок в покое. Потом попробует еще раз. Пальцы были на месте, их-то он прекрасно чувствовал, но каждый болел по отдельности.
Камешек дремал стоя. Лока нашла себе что-то съедобное – какого-то дохлого зверька с шерстью и уже подгнившего. Собака клацала челюстями, пытаясь поймать круживших вокруг ее находки мух. Янис заставил себя подняться. Он стоял и смотрел вперед, но мало что видел. Просто он отупел от голода. Идти дальше не было сил.
Лока догрызла зверька и принялась лаять, стоя под сухим деревом. Янис посмотрел в ту сторону, на этот раз по-настоящему. На дереве, на одной из голых веток, висела котомка – стянутый веревкой коричневый мешок из грубого холста. Янис подошел ближе, попробовал снять. Чуть-чуть не хватает. Тогда он встал на цыпочки, хотя и было больно, потянулся – и в конце концов достал веревку пальцами. Ветка хрустнула, котомка плюхнулась на землю. Лока принялась обнюхивать ее со всех сторон, повизгивая и отчаянно виляя хвостом. Янис развязал тесемку. В мешке лежала краюха хлеба и половина колбасы. Он сел на землю и откусил раз, другой, а потом затолкал в себя остальное, почти не жуя. Лока смотрела на него умоляющими глазами, склонив голову набок и попискивая. Янис стряхнул крошки в ладонь. Лока слизала всё до единой крошечки.
И только теперь пришел запоздалый страх. А кто подвесил котомку на дерево? Янис встал и осмотрелся. За кустом невдалеке от тропинки послышался какой-то хруст. Янис попятился, но натолкнулся спиной на дерево. Вот выйдет сейчас из леса охотник или меняла, злой как черт. Колбасы и хлеба-то больше нет. И отдать их не получится. Вспорхнула птица. Зашелестел куст. А вдруг кто-то разведал, что Янис шатается по лесу? Не какой-то охотник или меняла, но тот, кто знает, что Янис пустился в путь?
– Схенкельман? – позвал Янис. – Эй, Схенкельман!
Тишина. Только шелест листьев и потрескивание веток. А потом стихло вообще всё. Даже птицы перестали галдеть. Лишь ущелье продолжало бурлить вдалеке.
Янис быстро свернул лагерь. Благо Камешек уже был навьючен. Хлеб с колбасой приглушили голод. А вот ногам отдых не помог, каждый шаг отдавался болью. Янис несколько раз оглядывался. Вроде никого не видно, но всякий раз, когда он устремлял взгляд на тропинку и шел дальше, возникало ощущение, будто кто-то идет за ним. Кто-то или что-то. Великая хворь умеет ползти ползком и скакать скоком, перемещаться по земле, по воздуху и по воде. Янис шел как можно быстрее. Спотыкался, падал и опять вставал. Надо идти вперед и не останавливаться. Великая хворь обглодает тебе нос, и пальцы, и всё остальное.