Ложь без спасения - стр. 48
– Он не на паруснике, да. А где он вместо этого торчит, я без понятия. Я ведь даже не знаю, кто эта женщина, с которой он мне изменяет. Но последнее сообщение о нем исходит из Сен-Сира.
– Это точно?
– Я говорила с хозяином тамошней пиццерии. Петер в субботу вечером там ел. Но затем его следы теряются.
– Ты думаешь, что он вместе с этой… женщиной?
Лаура знала, что все это было трагедией для ее матери, которая тем временем с таким усилием терла раковину, словно хотела разломать ее на части. Элизабет вряд ли сможет справиться с тем, что у ее дочери неудавшийся брак. Когда она отойдет от шока, то начнет неустанно искать пути для решения этой проблемы.
– У него трудности, – стала рассказывать фрау Симон. – Трудности финансового порядка. – Это было некоторым преуменьшением, но давать матери более подробные объяснения ей не хотелось. – Я могу предположить, что у него… понимаешь, ну, своего рода реакция короткого замыкания… Может быть, он где-то скрывается.
Однако Элизабет еще никогда не была склонна к приукрашиванию вещей.
– Ты имеешь в виду, что он, возможно, вместе с этой… незнакомкой скрылся где-то за границей, а тебя с вашим ребенком предоставил неизвестному будущему?
К горлу Лауры опять подступила тошнота.
– Я не знаю, мамочка.
– Насколько серьезны его финансовые проблемы?
– Здесь у меня тоже еще нет точного представления. Я только вчера впервые столкнулась с этим. А сегодня я узнала о… его связи. Для меня еще не все нити распутаны.
– В общем, если ты хочешь знать мое мнение, – сказала фрау Брандт, перестав наконец третировать умывальник, – то я сейчас не ездила бы во Францию. Уладь сначала все дела здесь. Возможно, на карту поставлено твое финансовое будущее. Это тебе следует привести в порядок первым делом.
– Для меня сейчас поставлено на карту совершенно другое, – ответила Лаура. – Если все обстоит так, как я предполагаю, то деньги – это последнее, что меня интересует.
Она встала. На этот раз ей удалось дойти до гостевого туалета, где ее снова вырвало. Лицо, которое затем посмотрело на нее из зеркала, висевшего над умывальником, казалось ей чужим.
Словно оно принадлежало другой женщине.
Моник Лафонд уже неделю мучила совесть, и так, что в это понедельничное утро она решила проигнорировать сверлящую боль в области лба, а также то обстоятельство, что у нее все еще держалась повышенная температура. Она была ответственным человеком, и, как правило, даже заболевания не удерживали ее от когда-то принятых заданий. Но на этот раз грипп свалил Моник с невероятной ожесточенностью, чего раньше с ней еще никогда не бывало – он быстро оккупировал лобную и носовую части ее головы, вызвав воспаление придаточных пазух носа и сильные затяжные боли. Моник никогда не обращалась к врачу – за тридцать семь лет ее жизни в этом и не было необходимости, – но на этот раз ей ничего другого не оставалось. Врач прописал ей несколько медикаментов и строгий постельный режим.
Поэтому 29 сентября она не пошла, как договаривалась, в дом мадам Раймонд, чтобы провести там уборку, а потащилась туда только теперь, на неделю с лишним позже, из-за чего чувствовала себя как-то виновато.
В принципе, для мадам Раймонд это никакой роли не играло. Она уехала домой, в Париж, 29 сентября, и приедет сюда, в Сен-Сир, видимо, только к Рождеству. Они с Моник договорились, что та должна будет в день отъезда или днем позже провести в доме генеральную уборку, потом, до конца осени, через каждые две недели проверять, всё ли там в порядке, а незадолго до Рождества красиво все обустроить к приезду хозяйки.