Ловец душ и навья невеста - стр. 15
Самые простые навки — обрывки душ, нашедшие вместилище в животных. За них ловец брал от десятки, но иногда доходило и до пятидесяти. В расходах, потребовавшихся для уничтожения низшей нави, именуемой дрючом, числились восемь шендеров за медвежий капкан, два — за цепь восьми метров длиной, лампадки с маслом шесть штук по десять пентов и еще пятьдесят пентов ушло мальчику Осипу за десяток крыс. Десять шендеров ловец обозначил как необходимые траты для восстановления равновесия. Остальное, по-видимому, ушло на его гонорар.
Навь повыше уровнем принимала человеческий облик. Вотумы.
Незаконченное дело, невыполненный обет, долг или месть — что-то тянуло душу с того света, и появлялся вотум — временное вместилище души. За них ловец брал от пятидесяти. Но, судя по бумагам, они появлялись куда реже простых навок, и Карна толком не понимала — откуда. Вотумы выглядели так же, как и прежде, до смерти. Но если их тела сожгли или закопали, придавив кладбищенской плитой, то откуда бралась новая оболочка? Она слышала байки, что вотумы выходят прямо из черной реки, на которой стоит Рывня. Может, так и есть, иначе зачем бы нужны караулы на набережной по ночам?
Расходы на убийство вотумов Рихард не обозначал. Просто брал плату. Но Карна заметила, что по бумагам после встречи с вотумом у ловца обычно было несколько дней выходных, а то и неделя.
И высшие навьи — души, вернувшие себе свои настоящие тела. Карна нашла лишь три таких дела в бумагах Рихарда. Двое упоминались в итоговом отчете, и за каждого ловец получил по пятьсот шендеров. А вот третью навь ловец уничтожил в этом году. «Олаф Златоглазый, около ста тридцати лет, доминирующая страсть — похоть. Обитал в ельнике у торговой дороги. Найдены останки более сотни человек, для дальнейших поисков прошу предоставить полицейский наряд…» Почерк у Рихарда был резкий и угловатый, но читался легко, и Карна, проведя всего час за бумагами, вполне представляла, с чем ей придется работать.
Грета ушла сразу вслед за ловцом. Перед этим они шумели в спальне напротив, беззлобно ругаясь и шпыняя друг друга. А теперь она осталась одна. Что-то скрипнуло, и Карна быстро обернулась, страшась увидеть за спиной какого-нибудь монстра, на которого надо идти с медвежьим капканом... Никого не было. Белые стены, темный пол, шпингалет на двери — тонкий, как насмешка.
Она повесила в шкаф последнюю блузку, и в чемодане осталась лишь черная рамка. Карна вынула ее, погладила знакомые черты на фотографии. Эдмон подарил ее после помолвки. Мама настояла, что Карна должна сперва закончить институт для благородных девиц, и помолвка растянулась на целых два года. Эдмон ждал, и она ждала… Так глупо. Знать бы, что так выйдет… А теперь осталась лишь фотокарточка, на которой не видно, какой яркой зелени были его глаза, и как блестели бронзой кудри…
Внизу снова что-то скрипнуло, и Карна, вздрогнув, едва не выронила рамку. Глубоко вдохнула, успокаиваясь, и поставила фото на полку у кровати — туда, где раньше стоял череп, а потом вышла из комнаты. Постояв в коридоре, она не справилась с искушением и толкнула дверь напротив.
Комната оказалась узкой и темной, к тому же выходила окнами на улицу, откуда доносился шум и ругань. Кровать, шкаф и череп на подоконнике, глядящий прямо на Карну, — вот и вся обстановка.