Love International - стр. 7

Да. День предстоял особый. Необыкновенный. И потому вел себя Александр Людвигович как вор. Едва дышал. И даже фен на цыпочках унес из ванной в свой кабинет, за три двери, чтобы не разбудить, не вызвать из недр, из чрева спальни свое позднее счастье и награду – Асю, сомнамбулических предстартовых пространств благословенье не нарушить. Он и кофеварку, шумно, по-свински жующую жирные зерна, не стал на кухне заводить. Чай тихо-тихо, по-монашески, соорудил из гринфилдовского пакетика. НЗ вскрыл, как лазутчик в деле, на задании. Ну а телефончик, стоявший с ночи в режиме «вода в рот», так и держал беззвучным, сначала в кармане махрового халата, ну а затем узеньких зеленых брючек. Так и наряжался. С мертвою плиточкой на бедре. Преображался в своей любимый образ нечеловечески обольстительного, но столь же безжалостного топтуна. Петруччо, Шантеклер. Гроза всей птицефабрики. Способный яичницей идей и мыслей снабдить народонаселение всех городов и весей, какие только подвернутся. Сорочка голубая, малиновый жилет, изумрудный галстук-бабочка и песочный, слегка приталенный пиджак с петличкой на правом лацкане для бутоньерки. Но это не сегодня, не сегодня, с легкой иронией поглядывая на азалию, как раз набиравшую цвет на подоконнике кабинета, сам себе подмигнув, нежно решил Александр Людвигович. Сегодня будет сочетание огня и строгости. Самое убийственное. Иначе говоря, волосы, свежепромытые, благоухающие сразу и одновременно гарнье, пантином и еще бог знает чем благоухающим и освежающим, были собраны на затылке в строгий, лишь с самой легчайшей волной, хвост. Готово.

Александр Непокоев достал телефон, чтобы ткнуть уже в иконку «Убера», но код разблокировки автоматически не ввел. Да и не требовался он, чтобы выполнить простое и по логике вещей единственное необходимое действие. Экран устройства молча светился и показывал входящий вызов. И номер вновь был незнакомый, неопознанный. Всего секунду Александр Людвигович, в своем привычном отвращении к непрошеным вторжениям, не мог принять решение, но, вспомнив моментально, что в жизни новая страница и с ней таких вот неизвестных и что-то необыкновенное и замечательное обещающих номеров в ближайшие дни много, много будет, должно быть просто, – с легкой душой ответил:

– Ал-ло.

– Папа, – отозвался на той стороне не просто знакомый, а мучительно знакомый голос. – Папа, ты не на бабе? Говорить можешь?

И это было ужасно. Ужасно! Поскольку на детях, именно на детях Александр Людвигович тренировался. Оттачивал и развивал свое искусство крысолова, шармера и завораживателя душ. Буквально вырос и сформировался на мелюзге. Но на чужой. Да. На той, что не могла старые письма находить, мандаты и удостоверения в шкафах деда и бабушки или же слушать ночную пикировку самого Александра, тогда еще Санька, с женой. Слова «ты дура, нет?», «совсем больная?» сквозь плеск и шум специально пущенной в кухне воды.

О! Эти пять лет в школе, уже свободной, уже частной. Что назвалась «авторской», что называлась «вольной», рожденной переломами и перекосами невероятных, все дозволявших и разрешавших девяностых. Где сам для себя открыл Александр Людвигович неотразимое обаяние шейного платка с жирафами «Эрме», привораживающего старшеклассниц, а равно гипнотическое действие белковых перетоков массы бицепса в массу трицепса, показанное невзначай, продемонстрированное из-под обреза коротких рукавов майской футболки, подкупающее уже старшеклассников прямо с потрохами и на месте. О, эти так тешившие самомнение вечные двойки по чистописанию. За слишком растянутое «о» губ, за слишком округленное «о» глаза. Как их приятно было переправлять на чистые и совершенные «отлично». Пять!