Ловцы книг. Замечательный предел - стр. 34
– Стало гаже, чем было. Хотя, казалось бы, гаже давно уже некуда. Но всегда есть куда! Хороший, кстати, сюжет для Борхеса. Он бы мог придумать ересиарха с учением, что адов бесконечное множество, и испытав все положенные страдания, душа опускается в новый, ещё более адский ад, где предыдущий начинает казаться раем. Про этот потерянный ад слагают легенды, передают их из уст в уста: там у чертей были вилы с тупыми концами. И температура горения дров не тысяча градусов, а всего восемьсот пятьдесят.
– Ну видишь, и без Борхеса справилась, – смеётся Артур. – А что у них там творится, нас не касается. Забей и забудь.
– «У них там» – это в смысле в Литве и в мире? Но мы-то здесь тоже живём.
– Это тебе только кажется, – улыбается ей Артур.
– Я имею в виду сугубо технические параметры. Если выйдешь из «Крепости», попадёшь не в открытый космос, а на улицу Шестнадцатого Февраля. Ну, правда, можно не выходить. Какое-то время. Пока еда не закончится и нам не отключат воду, электричество, газ.
Артур улыбается ещё шире:
– Данка. Ты почему мне не веришь? Всё будет отлично. И у нас, и на нашей улице. Точно тебе говорю.
– Я не то что лично тебе не верю. Просто чувствую надвигающуюся беду. Раньше мне тоже казалось, что нас ничего не касается, наша «Крепость» устоит в любых обстоятельствах…
– Так и есть! – подтверждает Артур, а Раусфомштранд начинает мурлыкать. Это с ним случается редко и неизменно поднимает Данино настроение. То есть самая тяжёлая артиллерия пущена в ход.
– Давай, пожалуйста, ты окажешься прав, – вздыхает Дана. – А мне просто сдуру мерещится всякая ерунда. Или чья-то чужая беда подошла так близко, что стала казаться нашей. Или я просто устала. Тяжёлая в этом году зима.
– Тяжёлая в этом году зима, – вздыхает ювелир Каралис (Борджиа, но, чтобы мне снова захотелось называть его студенческим прозвищем, он должен выглядеть повеселей). – Только-только январь закончился, а кажется, лето было года четыре назад. Я всегда говорил, что давно бы свихнулся без посиделок в «Крепости». А прямо сейчас, наверное, дуба бы дал. Вроде бы ничего не случилось, но при этом у меня ощущение, что в дополнение к старой, с которой мы худо-бедно научились справляться, сгущается новая тьма. Или это так старая выросла? Окончательно в силу вошла?
– Мне знакомая рассказала, – говорит ему Дана, – что в какой-то телепрограмме недавно проводили опрос населения с чудесной формулировкой: «Надо ли превратить жизнь непривитых в ад?» И половина опрошенных ответила утвердительно. Ад небось узнал о своей победе, обрадовался, собрал чемодан и уже приближается к нам.
– Всего половина? – удивляется Три Шакала. – Какой прекрасный результат!
– Кончай издеваться, – хмурится Дана.
– Я серьёзно. Сама подумай. Всего половина тех, кто согласился принять участие в телевизионном опросе. Это, скажем так, довольно специфическая публика. И даже они не единогласно выбрали ад! Ну слушай. Так уже вполне можно жить.
– Всё-таки ты великий гуманист, – заключает Дана.
– Звучит не особенно лестно.
– Как может, так и звучит. Но за вклад в мои персональные гуманистические идеалы ты первым получишь глинтвейн.
– Какой глинтвейн? Из чего ты его сварила? Я же только принёс вино.
Артур стоит на пороге в умопомрачительном огненном пальто Самуила, словно бы специально созданном чтобы искупить все грехи человечества, а то чего оно. В левой руке у него модная хипстерская авоська васильково-синего цвета, в правой тоже авоська, но попроще, винтажная, бабкина, из стародавних времён. Поэтому в неё влезло аж семь бутылок. А в новую – только три.