Ловцы книг. Замечательный предел - стр. 18

– Всё будет в порядке, – ответила Лая Мегони. – Не переживай. Многие дети плачут после того, как впервые заговорят. Всё-таки переломный момент. Трудный и очень важный. С первым сказанным словом заканчивается младенчество. И начинается настоящая жизнь.

– Мои старшие вроде не плакали, когда начали говорить, – неуверенно сказал Таира Аша. Нахмурился, вспоминая: – Хотя, может, и плакали, просто не так бурно. И уж точно не в первый раз. Поэтому я не обратил внимания. А младший раньше никогда не ревел.

– Потому что не умел. А теперь научился, – улыбнулась Лая Мегони. – Скажем за это спасибо его доброй судьбе. Вряд ли у твоего сына будет много поводов плакать. Но всё равно лучше уметь, чем не уметь.

• Что мы знаем о сюжете?

Что настоящий сюжет этой книги – то, что происходит с читателем, пока он её читает. И всё, что с ним случится потом.

Мирка (Миша, Анн Хари, но в тот момент только Мирка, потому что он рисовал) услышал, как хлопнула дверь, и замер; впору было схватиться за сердце, да руки грязные, он как раз краску пальцами по холсту растирал. Этот звук был событием из той невозможной жизни, когда в любое время мог зайти кто-нибудь из друзей, просто потому что шёл мимо и страшно соскучился. Целых два дня не виделись, ужас, ты куда вообще подевался, эй!

Это что же, я сам не заметил, как всё получилось? И мы снова есть? Сбылись настолько, что ходим друг к другу в гости? И меня уже так заждались в «Исландии», что послали гонца? Пожалуйста, господи, пусть так и будет, – думал Мирка (Миша, Анн Хари; он, конечно, Ловец книг из Лейна, но, когда подолгу говоришь на одном из языков ТХ-19, в твоих мыслях как-то сам собой появляется всемогущий адресат по имени Господи, хотя ты человек образованный и знаешь, что на самом деле всё во Вселенной устроено гораздо сложней).

Он не верил, что такое возможно, но немножко всё-таки верил, потому что иногда здесь случались странные вещи, почти (не почти!) чудеса. Меньше, чем твёрдое обещание, но больше, чем просто фантазии о возвращении прежних весёлых времён. Митя всё чаще объявлялся в своей кофейне и был растерянный, сонный, зато настоящий, живой. Иногда за стеной в соседней квартире работало радио, какой-то музыкальный канал. Вечная тёплая осень внезапно сменилась холодным душистым маем, а потом начался то ли поздний август, то ли ранний сентябрь. Булки в соседней пекарне, прежде почти горячие, понемногу начали остывать. И под кастрюлей с глинтвейном в «Исландии» уже приходилось каждый раз разжигать плиту. Несколько раз Миша видел с балкона прохожих – женщин, державшихся за руки, мальчишку с собакой, похожей на волка, нарядную даму в широкополой шляпе, бородатого чувака с забавной подпрыгивающей походкой, явно влюблённую пару, укутанную в одно на двоих пальто. Правда, никто из прохожих не оборачивался, когда Миша их окликал, но тут сам виноват, надо было не деликатно бормотать «добрый вечер» с балкона, а орать во весь голос, выскакивать и догонять. Но на это Миша пока не решался. Думал: если они всего лишь видения, мне об этом лучше не знать.

Словом, Миша ни во что такое не верил, но всё равно успел загадать (для этого верить не обязательно): вот бы это был Лех, которого не хватает так сильно, словно он не человек, а рука. Или Принцесса, она такая умная и спокойная, что рядом с ней как-то сразу сам начинаешь ясно мыслить и рассуждать. Или Томка, оптимист, каких мало, с Томкой любой апокалипсис – ерунда. Или… – дальше он не успел придумать, кто ещё может (должен! обязан!) к нему зайти, потому что в комнату вошёл незнакомец, темнокожий, светловолосый, по-мальчишески тонкий, такой красивый, что завидно, хотя, по идее, когда в тебе умирает ещё не родившаяся надежда, не до чужой красоты.