Ловцы душ - стр. 19

– Обещали, – прошептал. – Противоядие. Обещали…

Ха, неужто кто-то использовал против Лютхоффа старый способ? Сперва дали яд, а потом, чтобы удержать в покорности, поманили противоядием, угрожая, что, коли не примет его, умрет? С кем бы ни договаривался Франц, его одурачили. Мне, однако, следовало узнать, в чем же было дело и кому служил человек Святого Официума.

– Ты не можешь умереть, дружище, – сказал я ласково.

«Не можешь умереть, пока не откроешь мне все свои тайны», – добавил я мысленно.

– Священник… – прошептал он. – Приведи священника…

Я заглянул в его глаза и увидел, что они пусты и мертвы. Тело еще жило, сознание работало на остатке сил, но зрачки уже не видели окружающий мир. Я решил использовать это, одновременно испросив у Господа прощения за грех, который совершал против умирающего человека.

– Желаешь исповедоваться, дитя? – я изменил голос, придав ему более грубые нотки и надеясь, что Франц не распознает мистификацию.

– Да, да, да, – прошептал он пылко, хватая меня за руку.

Потом я слушал его исповедь. Долгую, нескладную, прерываемую приступами горячки, слезами, потерей дыхания и памяти. Умер он прежде, чем я успел дать ему отпущение грехов, что я воспринял с некоторым облегчением, поскольку благодаря этому я не впал в грех снова.

Я отошел от его постели и лег на свою. Мне было о чем подумать.

Смерть Лютхоффа не вызвала особых толков в аквизгранском Инквизиториуме, поскольку всякий тут понимал, что такой исход был вопросом нескольких дней, а то и часов. И что здесь существенен не вопрос «а вдруг?» – но лишь «когда?».

Я уже нашел все, что искал, однако не мог чудесным образом исцелиться. Инквизиторы всегда были людьми понятливыми и подозрительными, мне же их понятливость и сметливость испытывать не хотелось. К тому же, лежа в лазарете, я мог не вставать к молебнам, меня хорошо кормили и приносили книги из библиотеки. Можно было сказать, что я неплохо проводил время, если б не память о признаниях умирающего Лютхоффа. И не понимание, что именно я должен с этими признаниями делать.

Наконец я решил, что пора потихоньку выздоравливать. На третий день по смерти моего товарища я принял участие в мессе и поужинал в общей трапезной, на четвертый день лекарь сказал, что я теперь не нуждаюсь в его опеке, и я вернулся в комнату, в которой ранее поселился. На пятый день я встретился в городе с Хайнцом Риттером.

– Не хотели меня к вам пускать, – пожаловался тот, едва меня увидев. – Мол, устав им запрещает, – и в голосе его я услыхал отчетливое презрение к столь глупому уставу. – А я хотел передать вам бутылочку, чтобы было не так тоскливо.

– Может, гостей именно поэтому и не впускают к больным, – усмехнулся я.

– Значит, теперь – самое время пойти и выпить, – произнес он решительно.

– Легче, легче, я ведь едва воздвигся с одра болезни, – поумерил я его пыл. – Но у меня к вам просьба…

– Какая же?

– В Аквизгране есть заведение, где содержат безумцев. Верно?

– Верно.

– Знаете, где оно?

– Неужели вы настолько любопытны, что жаждете увидеть дом для скорбных духом? – спросил Риттер.

– Кое-кто просил меня проверить, не заперт ли там его родственник, – соврал я.

– Молитесь, чтобы нет, – фыркнул драматург. – Ибо даже если вошел он туда нормальным, наверняка таким же оттуда не выйдет.