Лорна Дун - стр. 27
– Господи, помилуй! – донеслось сквозь туман. – Господи, спаси и помилуй мою душеньку! И куда это меня занесло, Господи!
Послышался протяжный стон. Я бросился вперед и тут же уперся в морду дикого горного пони. К нему был привязан человек: ноги к шее, голова на крупе лошадки, а руки свисали вниз, подобно стременам.
– Помоги мне, добрый человек, кто бы ты ни был, – взмолился незнакомец, не глядя на меня, потому что был не в состоянии поднять голову. – Я знаю, тебя послал Всевышний и ты не ограбишь меня, тем более что меня только что обобрали до нитки. Однако давай договоримся, что лошадка эта – моя, как и та, что угнали разбойники.
– Боже, дядюшка Бен! – воскликнул я, не веря собственным глазам. Я был так изумлен, что чуть не выпустил пони из крепких объятий. – Это вы, мастер Рубен Ха-кабак?!
Не дожидаясь, пока обалдевший родственник придет в себя, я разрезал веревки и посадил его на пони как полагается, но дядюшка так ослабел от переживаний, что был уже не в состоянии удержаться на лошадиной спине. Тогда я втащил дядюшку к себе на плечи, а веревку обмотал вокруг лошадиной морды так, чтобы пони, вопреки желанию нового хозяина, не улизнул на свободу. После этого мы двинулись к нам на ферму Плаверз-Барроуз.
Когда я добрался до дома, матушка и сестры тут же усадили дядюшку поближе к теплу. Я с наслаждением расправил плечи, потому что комплекция дядюшки (как, впрочем, и его казна) была довольно внушительной. Он отряхнул сюртук, потом, приходя в себя, оглядел кухню и, удостоверившись, что попал к своим, упал в кресло и проспал до самого ужина.
Странным человеком оказался мой дядюшка Бен. Он был груб и резок с окружающими, и, по-моему, ему просто нравилось поступать наперекор тому, что от него ожидали. В глазах его было столько недоверия к людям, как будто все только и думали, как бы половчее оставить дядюшку в дураках. Наша открытость и простота были ему непонятны, и мне кажется, что, поскольку в нашем приходе ему не с кем было помериться хитростью и поторговаться, он чувствовал себя не в своей тарелке.
Конечно же, не кто иной, как Дуны, ограбили нашего дядюшку, а ограбив, вздумали еще и позабавиться. Они забрали его спокойную старую лошадь и привязали его к дикому необъезженному пони. Два или три часа гоняли они лошадку по туманной пустоши, отвечая на стоны дядюшки издевательским смехом, а когда проголодались, решили вернуться, бросив пленника на произвол судьбы.
Дядюшку страшно возмутило это происшествие, и он никак не мог понять, почему именно ему выпала сомнительная честь распотешить Дунов накануне Нового года.
– Ей-богу, не заслужил я такого обращения, – горестно причитал он, – и я этого дела так не оставлю. Шестьдесят пять лет прожил на белом свете, а в такую мерзкую переделку попал впервые!
Даже чудесный праздничный пудинг не отвлек его от жалоб и стенаний, и вся надежда теперь была у нас на соседа – фермера Николаса Сноу.
Вечером – дело было первого января – Николас Сноу пожаловал к нам со своими красавицами дочерьми. Накануне мы послали им записку с извинениями и просьбой отложить свой визит на сутки, пояснив, что причина тому – непредвиденные обстоятельства. Увидев молодых леди, дядюшка тут же вспомнил о своих городских манерах. Девушки быстро преодолели свое смущение, и не прошло и десяти минут, как они уже вовсю флиртовали с дядюшкой. Все четверо беззаботно хохотали и были явно довольны друг другом, а матушка ревниво поглядывала в их сторону, завидуя находчивости и самообладанию дочерей Сноу и мысленно признавая, что нашей скромнице Анни до них далеко.