Лорна Дун - стр. 23

Он тронул поводья, но матушка остановила его:

– Ах, Том, так и во мне душа на живую нитку держится с тех пор, как не стало Джона!

И матушка разразилась горькими слезами.

– Понимаю, кузина Сейра, как не понять! – воскликнул Том. Он спрыгнул с Винни, подошел к матушке и взволнованно проговорил: – Может, я в чем-то и дурной человек, но я знаю, что такое добро, и умею ценить его. Скажите мне только слово, и… – Он гневно потряс кулаком в сторону Долины Дунов.

– Да полно вам, Томас, уймитесь вы, ради бога! – испуганно прервала его матушка, но не из страха перед Дунами, а из страха за меня, потому что страстно не желала, чтобы после гибели отца жажда мести возобладала в моей душе над всеми остальными чувствами. «Лучший судья – Господь», – любила повторять она.

Том Фаггус снова направился к кобыле и сказал на прощанье:

– Доброй ночи, кузина Сейра; доброй ночи, кузен Джек. Мне еще ехать и ехать, а в котомке – ни крошки. Нет мне ни пищи, ни крова в этой части Эксмура, а ночь обещает быть темной. Каждому свое: мальчику – забава, а мне – наказание, чтобы впредь неповадно было…

Но матушка, задержав Тома во второй раз, все-таки пригласила его отужинать с нами чем бог послал.

Итак, Том Фаггус остался с нами ужинать. Его штаны повесили сушить у огня, а взамен ему выдали лучшие штаны Джона Фрая. Тот был на седьмом небе: впоследствии он неоднократно рассказывал всем желающим о чудесной причастности своих штанов к великому человеку. Именно к великому: сейчас уже не всякий помнит о Томе Фаггусе, но в ту пору его знал в наших краях каждый встречный-поперечный, и молва о нем докатывалась даже до Бриджуотера.

Том Фаггус, веселый, жизнерадостный здоровяк, был незлоблив и доброжелателен к людям, и если, к примеру, человек, у которого Том только что отобрал кошелек на большой дороге, не бранился, но, напротив, воспринимал происшествие с юмором, Том, не задумываясь, возвращал разбойничью добычу. Но как бы там ни было, а деньги у людей он отнимал силой, и потому закон был против него. Я никак не мог взять в толк – пока не повзрослел и не нажил кое-какого добра собственными руками, – почему трудягу Тома звали вором и грабителем, а король-лежебока мало того что был первым человеком в государстве, но всякий подданный, отдавая ему свои денежки, должен был при этом еще и благодарить их величество, если тот соизволил их принимать. (Том Фаггус грабил, не рассчитывая, по крайней мере, на благодарность своих жертв!)

В пору малолетства я ничего толком не знал о том, что творилось в душе моего кузена, но помню, что за столом у матушки был испуганный вид и она то и дело прерывала гостя и шепотом умоляла его не болтать лишнего при детях, на что кузен всякий раз соглашался и заливал клокотавшее в нем возмущение обильной выпивкой.

– А теперь пойдем и навестим Винни, Джек, – сказал он после ужина. – Вообще-то я сажусь за стол только после того, как вдосталь напою Винни и задам ей овса, но сегодня ты ее изрядно погонял, и ей нужно было остыть после бешеной скачки. Сейчас она, подружка моя дорогая, томится без меня в конюшне, а она не привыкла к долгим ожиданиям.

Я с радостью пошел за Томом, а Анни украдкой юркнула следом.

Побывав у Винни, мы вернулись домой и сели у очага. Щурясь на огонь, Том Фаггус начал рассказывать нам всякие истории, которых, как оказалось, знал великое множество. Рассказывал он, правда, не о себе, а о том, что приключилось с другими, и речь его, свободная и выразительная, текла не прерываясь. Он говорил на разные голоса, и люди всякого возраста, пола и звания представали перед нами, как живые. Он проделывал это без улыбки на лице и рассмешил матушку так, что на ней лопнул новый корсаж стоимостью десять пенсов. Мы, дети, визжали от восторга, катаясь по полу, и только старая Бетти ворчала на кухне, глядя на это бесчинство.