Лорд Хорнблауэр - стр. 9

Фримен сдвинул люк над сходным трапом («Порта Цёли» была гладкопалубная); средь кромешной тьмы слабый свет, озаряющий ступени, показался ослепительным. Хорнблауэр спустился, сгибаясь почти вдвое под палубными бимсами. Дверь справа открывалась в его каюту: шесть квадратных футов – площадь, четыре фута десять дюймов – высота. Чтобы оглядеть ее в тусклом свете лампы, подвешенной к верхней палубе, ему пришлось сесть на корточки. И это – лучшая каюта на корабле, ее теснота – ничто в сравнении с тем, как живут другие офицеры, двадцать раз ничто в сравнении с тем, что приходится терпеть матросам. В носовой части корабля расстояние между палубами такое же – четыре фута десять дюймов, а матросы спят там на койках, подвешенных в два яруса. Нос человека во втором ярусе задевает о палубу наверху, зад его товарища в первом ярусе ударяется о палубу внизу, а посередине носы упираются в спины. «Порта Цёли» – лучшая боевая машина своего водоизмещения; на ней хватит пушек, чтобы разнести любое судно такого же размера, пороха – чтобы вести бой в течение часов или даже дней, воды и припасов – чтобы провести в море много месяцев без захода в порт, ее прочный корпус выдержит любые шторма. Единственный ее недостаток – ради этого люди на ней живут хуже, чем скотина у мало-мальски заботливого фермера. За господство на море Англия платит жизнью и здоровьем своих сынов.

Удивительно, сколько запахов вмещала одна маленькая каюта. В первый миг входящего обдавало едким чадом горящей лампы, а следом на него обрушивалось и все остальное. Был затхлый душок трюмной воды, которого Хорнблауэр почти не заметил, поскольку вдыхал его почти всю жизнь. Пахло крысами и кислятиной, пахло мокрой одеждой, и ко всему этому примешивались человеческие запахи, главным образом застарелая вонь немытого тела.

Смешение запахов уравновешивалось какофонией звуков. В каждой доске отдавалось гудение такелажа, и человек в каюте ощущал себя мышью в скрипке, по которой водят смычком. Топот ног на шканцах, удары бросаемых на палубу концов звучали так – если продолжать аналогию, – будто по скрипке еще и стучат молоточками. Деревянный корпус брига скрипел, словно исполинские кулаки молотят по нему снаружи; при любом движении судна ядра в ящиках немного перекатывались, мерно брякая в конце каждого крена.

Неожиданно палуба ушла у Хорнблауэра из-под ног; видимо, ««Порта Цёли»» как раз вышла в открытое море и западный ветер, дующий здесь в полную силу, накренил ее набок. Хорнблауэра это застигло врасплох – после долгого пребывания на суше он всегда долго восстанавливал привычку к качке. Его бросило вперед – по счастью, на койку. Он рухнул лицом вниз и остался лежать, слушая, как падают на палубу плохо закрепленные предметы, – так всегда бывает в начале плавания при встрече с первой настоящей волной, – затем попытался сесть, но вновь не учел крена и, с размаху врезавшись головой в палубный бимс, повалился обратно на жесткую подушку. Во влажной духоте каюты его пробил пот – признак начинающейся морской болезни. Хорнблауэр чертыхнулся – тихо, но от всего сердца. В душе вскипала ненависть к этой войне, еще более острая от своего бессилия. Ему трудно было вообразить мирную жизнь – Англия не знала мира с его детства, – но он всем сердцем желал прекращения войны. Он устал от нее, а события последних лет многократно усилили эту усталость. Весть о том, что армия Бонапарта наголову разбита в России, породила надежды на скорый мир, однако Франция не выказывает намерения сдаваться, она собирает новые армии и сдерживает натиск русских войск далеко от жизненных центров Европы. Умники указывали, что Бонапарт снижает возраст призыва, что он обложил страну тяжелейшими налогами и народ вот-вот взбунтуется, что среди генералов тоже зреет недовольство. С этих предсказаний прошло десять месяцев, а они так и не начали сбываться. Когда к врагам Бонапарта присоединились Австрия и Швеция, все были убеждены, что победа близка. Эта надежда всколыхнулась вновь, когда невольные союзники Бонапарта – Дания, Голландия и остальные – расторгли навязанный им союз. Казалось, империя падет со дня на день – и вновь всех постигло разочарование. Думающие люди давно предрекали, что, когда Бонапарт вынужден будет воевать на своей территории и поддерживать армию за счет собственных подданных, а не союзников или врагов, все закончится само собой. Однако Веллингтон во главе стотысячного войска перешел французскую границу три месяца назад, и он по-прежнему в семистах милях от Парижа, а империя сопротивляется все с тем же упорством. Силы Бонапарта неисчерпаемы.