Лоханка - стр. 4
Надеюсь, вы меня понимаете: приехал в отпуск порыбачить и «улетел» в прошлое аж на восемьдесят четыре года. Как раз в самые непонятные времена, когда, насколько я помню, начинались индустриализация, коллективизация и масса других событий… что-то даже о голоде припоминается. Нет, дат я не знаю, но общее впечатление такое, что на волне классовой борьбы сейчас происходит масса потрясений. А жить в эпоху перемен – удовольствие сомнительное. Сам-то я в лихие девяностые был ещё пацаном, но и мне впечатлений перепало достаточно. Ну, когда в семье царит чувство неуверенности в завтрашнем дне – это напрягает не по-детски.
В общем, вместо того, чтобы прислушиваться к чужим разговорам, я брал себя в руки и справлялся со внутренним протестом. Потому что не заслужили мои спутники инсценировки в стиле: «ах какой я весь из себя несчастный» – они помогали мне деловито и целеустремлённо. Для жителя крупного города страны, вставшей на рельсы капиталистического развития, это не слишком характерно – уж поверьте мне. Но в глубинке люди другие даже сейчас… то есть не прямо сейчас, а там, в будущем. А уж нынче… впрочем, как говорится, будем посмотреть. Я тут – человек новый.
– Механик, говоришь? Это хорошо, – плотный дядька во френче привычным жестом поправил пенсне и принялся листать лежащую перед ним на столе амбарную книгу. – Механик это хорошо. Так ты, Иваныч, рекомендуешь, значит, товарища Беспамятного, – и отследив согласный кивок Агеева, заключил: – Тогда, Иван Сергеевич, завтра приходи по второму гудку. Отыщешь мастера Маркелова и скажешь, что направлен к нему в бригаду. Сейчас познакомить вас не могу – на плашкоуте они. Но поутру будут здесь.
Крепыш отвёл меня в соседнюю комнату, совершенно пустую, зато с зарешёченным окошком в стене, куда и постучал, а потом и бумажку туда засунул:
– Выдай, Клавдия, подъёмные новому работнику.
Мне отсчитали несколько древнего вида купюр, за которые я тут же расписался, и более не задерживали.
Любопытно тут. Ни страха перед чекистами, ни опасения нарваться на мошенника, ни бюрократической волокиты – устройство на работу не потребовало и десяти минут. Впрочем, как я понял, ходатайство Агеева избавило меня от любых лишних вопросов – он тут человек известный и авторитетный.
Дальше шли пешком, удаляясь от берега по деревенской улице. Плетни и тын сменяли друг друга, докладывая о состоятельности хозяев. Деревянные бревенчатые дома выходили на улицу небольшими затейливо изукрашенными крылечками. Впрочем, выглядели они так, как будто никто ими не пользуется – неподалеку всегда имелась калитка в изгороди с протоптанной к ней тропой. Часто во дворах присутствовала и вторая постройка жилого вида – мазанка. Их в моё время называли летними кухнями. Встречались и дворы, где дом только строился, а мазанка уже стояла. Или не строилось никакого дома, но летняя кухня уже имелась.
Куры бегали, иногда доносились и «ароматы» свинарника. На некоторых подворьях хлопотали хозяйки, провожавшие нас любопытными взглядами. Мы здоровались со всеми без разбору.
Минут через десять неспешной ходьбы, уверенно открыв калитку, Дмитрий Иванович вошел на неопрятный участок:
– В паводок хозяин здешний в сети запутался, да и утоп. Жил он бобылём. Так что – устраивайся пока. А там видно будет – может наследник какой объявится, или ещё что. Тогда и сообразишь… – он не договорил, растолковывая, что мне такое придётся соображать, а попрощался и ушёл.