Литерный А. Спектакль в императорском поезде - стр. 15
Каждый день починяю, легка, холодна, только от солнца холодок делать. Фуражка стара, растрёпана, ворона на гнездо не возьмёт, папах не дают. У сапог голенища брезентовые, тряпочные, уже порвались, и на солдата я не похож, как какое-то чучело страшное…
>Солдат в папахе. Ты представь себе, дорогая, еле двигающегося человека с землинистым лицом и остекленевшими от безразличия глазами. Одет в грязную обгрызенную у подола шинель, один рукав полуоторван, в прореху виднеется что-то вроде рубахи защитного цвета – грязная, засаленная и вонючая. На ногах подобие не то сапог, не то лаптей, на горбу вещевой мешок и винтовка на плече; идёт, ноги мучительно ноют от холода и усталости, спина болит. В глазах какие-то зелёные круги, и только одна мысль сверлит мозг: «Лечь, скорее упасть и так держать»…
>Солдат в фуражке. Вшей берёшь горстью и бросаешь в снег. Умываться приходится раз в месяц, на отдыхе можно скидывать шинель, а в окопах нельзя разуваться и раздеваться, день и ночь одевши патроны…
>Солдат в папахе. В роте заболело животами несколько человек, оказалось, что болезнь – холера. На другой день заболело ещё более, и так из роты больных оказалось семьдесят три человека, некоторые из них померли…
>Солдат в фуражке. Плохо кормят. Сахара нет, мыло то же самое нету, хлеба не хватает, приходится покупать за свои деньги. Кормят нас так: утром – чай, у кого есть сахар, а нету – ешь с водой, в обед борщ давали, кашу, а теперь нет. Кое-когда варят кашу из кукурузы, и той не хватает, и редко стали давать, а вечером суп из пшена. Вот мы тем и питаемся в настоящее время. Солдаты бунтуют на позиции, не хотят воевать с этой пищей…
>Солдат в папахе. Пожалуйста, насушите сухарей и пришлите фунтов десять, ради Бога, я вас прошу, пришлите, я бы поел последний раз нашего хлеба…
>Солдат в фуражке. Вы пишете, что если надо сухарей… Пришлите пшена.
>Солдат в папахе. Пришли один фунт табаку махорки и сколько-нибудь сухарей…
>Солдат в фуражке…и к ним кусок сала и с фунт табаку.
Звук тонет в свисте снаряда, грохоте взрыва и прочей музыке войны. Всё уходит во мрак, из которого – снова свет и тот же вагон-кабинет. Военные звуки сменяются перестуком движущегося поезда. В кабинете генерал Алексеев; у аппарата Юза на вращающемся стуле спиной к нам офицер роты связи.
>Алексеев (читает поданную телеграфистом ленту.) «…И поздравить вас, Михаил Васильевич, с утверждением в должности Верховного главнокомандующего…» (Обращается к нам.) Ну вот. Главковерх. Господа, могло ли это случиться? А ведь случилось. Без связей, без родства, чёрная кость, сын фельдфебеля… Папенька как за далёкой звездой тянулся за первой офицерской звёздочкой. Копеечное жалованье, служба, служба, служба и при отставке майорский чин. И я, сын его – Верховный гла… главно… (не может сдержать судорожных рыданий) главнокомандующий… Сорок лет службы… Армия в семь миллионов человек! Наполеону, Цезарю не снилось!
Офицер связи поворачивается на своём стуле лицом к нам – и оказывается, что это двойник Алексеева, только моложе.
>Офицер. Дослужились, ваше высокопревосходительство.
>Алексеев. А, это ты, генерального штаба капитан Алексеев.
>Офицер. Можете думать так. Вообще-то, я ваш телеграфист. Обеспечиваю связь Ставки в пространстве и времени.
>Алексеев