Лишь одна музыка - стр. 32
– О нет! – говорит Пирс. – Как ужасно. Если только мы бы могли заставить Моцарта написать пьесу с тремя с половиной диезами…
Нам с Эллен смешно, и Билли нерешительно присоединяется.
– Ну? – спрашивает Пирс.
– Просто поменять местами Моцарта и Гайдна, – говорит Билли. – Это решит проблему. Возрастающее количество диезов, чувство правильной структуры, проблема решена.
– Но, Билли, Моцарт был написан после Гайдна, – говорит Эллен.
– Да, – говорит Пирс. – Как насчет хронологического стресса у слушателей?
– Я предвидел, что ты это скажешь, – говорит Билли с хитрым видом, настолько хитрым, насколько Билли способен. – У меня есть решение. Поменять гайдновский ля мажор. Играть позднего Гайдна, написанного после Моцарта.
– Нет, – говорю я.
– Какого? – спрашивает Эллен. – Просто из любопытства.
– Того, который опус пятьдесят, фа-диез минор, – говорит Билли. – Он тоже с тремя диезами, так что ничего не меняется. Это очень интересно. В нем есть все – о да, и последняя часть тоже с фугой, так что это не меняет основную тему концерта.
– Нет, нет, нет! – говорю я. – Билли, ну правда, публике наплевать на порядок диезов.
– Но мне-то – нет, – говорит Билли. – А вам наплевать?
– В нем нет части, которая доходит до шести диезов? – спрашивает Пирс несколько неуверенно. – Помню, студентом я его играл однажды. Это был кошмар.
– В любом случае наверняка слишком поздно уговорить «Уигмор» поменять программу, – говорю я быстро. – Она, возможно, уже напечатана.
– Хорошо, давайте им позвоним и спросим, – говорит Билли.
– Нет-нет! – говорю я. – Нет. Давайте репетировать. Все это пустая трата времени.
Все трое глядят на меня с удивлением.
– Я люблю ля-мажорный квартет, – говорю я. – Я его не сдам.
– Ну, – говорит Билли.
– О, – говорит Пирс.
– А, – говорит Эллен.
– Нет, не сдам. Насколько мне кажется, Гайдн – это кульминация нашего концерта. И вообще это мой любимый квартет всех времен и народов.
– Ну, о’кей, это было только предложение, – говорит Билли, осторожно отступая, будто имея дело с сумасшедшим.
– Ты это серьезно, Майкл? – говорит Эллен. – Серьезно?
– Всех времен и народов? – спрашивает Пирс. – Величайший квартет всех времен и народов?
– Я не претендую, что величайший, – говорю я. – Знаю, что нет, что бы это слово «величайший» ни значило, мне вообще все равно, что оно значит. Он – мой любимый, и этого достаточно. Давайте избавимся от Моцарта и Бетховена, если хотите, и сыграем три раза Гайдна. Тогда не будет ни структурного, ни хронологического стресса вообще. И не будет надобности в бисах.
Несколько секунд все молчат.
– Ну… – повторяет Билли.
– Хорошо, – говорит Пирс. – Итак, программа остается без изменений – Майкл наложил вето. Виноваты, Билли.
На самом деле я не особо чувствую себя виноватым.
– Кстати, про бис, – говорит Эллен, – наш секретный план в силе? Слушатели будут немного шокированы, но, Билли, это одна из твоих по-настоящему блестящих идей.
– Да, блестящая, Билли, – говорю я. – После такого концерта что еще может подойти?
Билли успокоился.
– Хорошо, – говорит Пирс, – у Майкла самая сложная работа в этом бисе, и если идея ему по душе, давайте – вперед! Но я не уверен, получится ли у нас. Предположим, что публике мы достаточно понравимся и она таки захочет вызвать нас на бис… – Пирс размышляет несколько секунд. – Давайте начнем над ним работать сегодня. Все, кроме этой проблемной ноты, которая у Майкла. Так мы примерно поймем, на что можно надеяться, прежде чем загрузим Майкла по полной.