Лирика рубинового шефа - стр. 2
Среди елей возник маленький дворец с большим количеством шпилей на крыше. Ворота разошлись в разные стороны при их появлении, и компания вошла во двор морозного дворца. Рита заметила, что шпили на домике напоминают перевернутые сосульки. Внутри дома никого, кроме них, не было. Плоский монитор экрана висел на одной стене. Рита взяла пульт управления, включила экран. На экране появилось лицо с длинными седыми прядями волос.
– Рита, я Николай Григорьевич, президент ассоциации нестандартных летательных аппаратов. Как тебе понравился полет в снежном экране?
– Понравился Ваш седой парик, – еле разжимая губы, вымолвила Рита.
– Отлично. В этом домике ты пробудешь до утра. Гномы, а точнее лилипуты из нашего отряда испытателей малых летательных средств, уйдут по своим делам.
Экран погас. Гномы ушли. Свет горел. Рита осмотрела странный дом, но не нашла дверей и окон. Их не было. Пульт управления больше не включал экран. Тишина окружила ее со всех сторон. Она невольно легла на единственный диван, случайно нажала на кнопку пульта. Над головой появился круглый экран и засветился, на нем появились знакомые снежинки. Когда снежинки исчезли с экрана, возникло лицо великого настройщика аппаратуры Андрея Георгиевича.
– Рита, привет! Отдыхай, родная.
– За что? – вымолвила она.
– Думаешь, что я ревную? Нет, я в норме.
– Зачем меня сюда привезли? – спросила она удрученно.
– А ты с кем шла по липовой аллее? С Захаром. Пришлось вас разъединить таким образом.
–И это вся моя вина? За это я ночь должна провести одна в лесу в странном дворце с сосульками на крыше?
– Да! Надо быть последовательной в своих отношениях.
– Это жестоко! – со слезами на глазах прокричала Рита.
Экран на потолке погас. Свет ламп уменьшился. Девушка оказалась в полумгле, но страха у нее не было. Она поняла, что находится под контролем Андрея, и просто уснула.
Захар – человек с высшим техническим образованием, владеющий двумя иностранными языками, был специалистом в своей области.
Флюгером застыли на деревьях три сороки, смотрят свысока на людские и свои пороки, без волнений, творческих стремлений. И на ВУЗ взирают не дыша, смотрят на людей – а те спешат. В ясном небе пьедестал морозный
в инее от дышащих берез, в этот день так мало льется слез, и так часто смех звучит задорный. На сороках модные цвета – те, что в моде годы и века.
Стекла, кирпичи, часы, уступы собрались в единый институт, а внутри подъем, он очень крут, и с него уходят с думой скупо на глаза всевидящих сорок, в армию служить обычный срок.
Армия вбирает людей умных, тех, кто может думать и дерзать, тех, кто может очень много знать, забирает из компаний шумных. И кричат, кричат тогда сороки, сокращая жизненные сроки. И пустеют группы без ребят, зря резвятся полы на разрезах юбок, что на ножках очень нежных, ладно и заманчиво сидят. И с тоской глядят тогда сороки – отошли их молодые сроки.
В институте двери закрывают. Что там изучают – я не знаю. Знаю то, что знают лишь доценты, ассистенты, аспиранты и студенты. Кто же я? Профессор всех наук? Нет, я стихотворец этих мук. Мне по нраву топот в коридорах, или пустота моих дорог. Тогда слышно: чей-то голос строг,
объясняет что-то без укора тихим и доверчивым студентам,
ходит взад, вперед в апартаментах.
Улетели строгие сороки, ветерок уносит иней прочь. Красота лесов – мороза дочь – в институт идет давать уроки: холода, терпенья, белой склоки. Потеплев, уходит тихо прочь.