Лиловые орхидеи - стр. 3

Я смотрю на него: он поднимает руки ладонями вверх, молчаливо вопрошая, что происходит.

– Я ее знаю, Скотт, – говорю я.

Я закрываю глаза и качаю головой, пытаясь прогнать воспоминания о том злосчастном дне.

– Она разбила мое чертово сердце.

Он недоверчиво смотрит на фотографию. Указывает на ее лицо.

– Вот эта девушка? – переспрашивает он. – Я думал, у тебя нет сердца, Гэвин. Ты же сам всегда так говоришь. Ты говоришь, что поэтому вы с Карен так хорошо друг другу подходите.

– Когда-то было, – говорю я. – Очень давно, пока… – хотя прошло уже столько времени, мне трудно даже произнести ее имя, – пока Бэйлор не разбила его вдребезги и оно не стало совершенно бесполезным.

– Вот блин! Правда? – говорит он.

Скотт делает знак бармену, прося очередную порцию напитков.

– Мы дружим уже шесть лет, а ты ни разу ее даже не упомянул?

Я смотрю на фотографию и опрокидываю появившуюся передо мной рюмку. Она почти не постарела. Может, фотографию отфотошопили? Ей сейчас должно быть двадцать шесть, но она все еще выглядит как студентка-первокурсница, с которой я столкнулся в ее первый день в университете. Волосы у нее теперь длиннее и прямее, чем тогда, но она все еще выглядит потрясающе. Безупречно. Идеально. Я со стуком ставлю рюмку на фотографию и тут же жалею об этом, потому что краска потекла.

– Я никогда никому о ней не рассказывал, – говорю я. – Ни разу с того дня, когда она исчезла.

Я умалчиваю о том, что хотя и не говорил о ней ни слова, она была и остается единственной женщиной, о которой я когда-либо мечтал.

Черт, наверное, я кажусь полным мерзавцем, раз не мечтал о девушке, на которой женился.

– Может, тебе стоило бы о ней рассказать, – говорит Скотт. – Ну чтобы не слететь с катушек или – что еще хуже! – не расплакаться, как младенец, прямо тут, в баре.

Он смеется.

– Ладно, – говорю я, все еще завороженный теперь уже размытым лицом женщины, которая восемь лет назад была для меня целым миром. – Но тогда давай еще выпьем.

Я поднимаю свой пустой бокал, и Скотт подзывает бармена.

Я начинаю рассказывать.

Восемь лет назад…

– Гэвин, давай быстрее! – говорит Карен и тащит меня за собой к площадке.

И зачем только я согласился помочь ей и ее подругам по женскому клубу в организации ознакомительных мероприятий для первокурсников? Ах да, вспомнил! Потому что так я легко смогу заполучить свеженький список телефонных номеров восемнадцатилетних студенток.

– Господи, Карен, банкет все равно никуда не денется, – говорю я, безуспешно пытаясь заставить ее сбавить шаг. – Если ты так волнуешься, что мы опаздываем, почему мы не вышли на пятнадцать минут раньше?

Она смотрит на меня так, словно я сказал какую-то глупость.

– Анджи делала прическу. Мы не могли выйти ни минутой раньше.

Она улыбается своей подруге, бормоча что-то про то, что мужчины неспособны это понять.

Карен и ее подруги по женскому клубу. Иногда я не знаю, зачем я их вообще терплю. Ах да, мы опять возвращаемся к телефонным номерам вышеупомянутых восемнадцатилетних студенток. Помимо того, что членство в женском клубе очень нравится моей претенциозной подруге, оно еще и идет на пользу моему стремлению каждую неделю пробовать что-нибудь новенькое. Да, я такой. Можете называть меня Баскин Роббинс… только вкусов у меня не тридцать один, а гораздо больше. Я не виноват в том, что я донжуан. В этом виноват мой отец. Я пришел к этому выводу совершенно самостоятельно. Без дорогущих психотерапевтов.