Лилии полевые. Адриан и Наталия. Первые христиане - стр. 21
Аврелий поднялся со своего мягкого цветного ложа, протер глаза и стал в изумлении разглядывать незнакомую обстановку. Никогда не видевший ничего подобного, он приходил в неописуемый восторг и радовался, как малое дитя. Мягкое цветное ложе казалось ему верхом роскоши после невыносимо жесткой подстилки в тюрьме, а яркие солнечные лучи особенно милыми после мрачного подземелья Колизея.
– Как я попал сюда?! – задавался вопросом Аврелий, и в его голове с быстротою молнии пронеслись тяжелые воспоминания вчерашнего дня. Скорбные и тоскливые, они ножом резанули сердце юноши, и от них вдруг сделалось невыразимо горько на душе.
Схватив себя за голову, Аврелий поднялся с мягкого ложа. Кровь прилила к его горящему, как в огне, лицу, в висках стучало, всего его била нервная дрожь.
Но, чу… Что это? Откуда-то издалека льется дивная гармония звуков. Звуки тают, плывут и, окутанные нежной скорбью, замирают за колоннами роскошных покоев. Это были чудные звуки арфы. В них слышалось столько томления и неги, так тихо и грустно звучали они, что Аврелий почти машинально опустил было поднятые руки и, замерев на месте, слушал их, как очарованный. Нежные звуки музыки то высились, то опять стихали, становясь бесконечно грустными, и вдруг наконец замолкли.
Очарование кончилось, и, пробудясь, Аврелий не мог устоять против поднявшегося в его душе непреоборимого любопытства. Ему захотелось непременно узнать, откуда раздавались звуки, кто так дивно играл на божественной арфе.
Напрасно он обходил комнату, тщетно стараясь найти кого-либо за высокими креслами, напрасно звал дивного певца и музыканта. Никто не откликался. И комната, пустая, молчаливая, как будто насмешливо дразнила Аврелия своей величественной красой.
А в душе его одно за другим пробуждаются страшные воспоминания; все недавно пережитые события стоят перед ним как живые. И вспоминается ему ужасная минута, когда из страха смерти, из страха перед дикими зверями он, Фламиний, отрекся от Распятого Христа. Ему видится полный презрения взгляд храброго Марка, слышатся тихие слезы Ирины и грозный голос Кальпурния.
– Стыд… Позор… – шепчут дрожащие уста Аврелия, и он в испуге озирается кругом.
***
Та же комната, роскошная и молчаливая, те же стены, украшенные холодными картинами, та же гробовая тишь. Аврелий срывается со своего места, он хочет бежать куда глядят глаза, лишь бы вырваться из столь постылой клетки, он хочет возвратить свою дорогую свободу. Роскошная комната кажется ему сырым подземельем. Ему душно в ней, он задыхается в бессильном гневе на выудивших у него ужасное признание – на тех, кто оторвал его от брата и сестры. Он мучается страшной мукой богоотступника и предателя Страдальца Христа.
– Нет, никогда… Вон отсюда… Бежать… бежать… Найти сестру и брата. Каких бы ни стоило усилий, но бежать надо… Я не могу здесь оставаться… Мне жутко, – шепчет Аврелий, трясясь от нервного волнения, и, стиснув кулаки, бросается вперед.
А где-то вдалеке опять раздается дивный аккорд. Чарующие звуки арфы, нежные и бесконечно тоскливые, опять просятся в душу юноши.
Мелодия, скорбная и неземная, опять наполняет дворец своими неслышными вздохами… И замирает Аврелий. Бесконечно печальный, он прислушивается к этим нежным звукам, что дивной струей разливаются по комнате, и чувствует, как далеко куда-то отходят гнев и тоска, как неземной покой и безмятежное счастье овладевают его тревожной душой.